"Север Гансовский. Побег (Повесть, фантастика) (репост полной версии)" - читать интересную книгу автора

не очень-то и определишь, ворочалось нечто огромное, живое. Полужидкая
тяжкая масса, раскаленная до ослепительно желтого сияния, которую я видел
в просветах между клубами дыма. Эта масса не то чтобы скромно ютилась там
в пропасти, а лезла наверх, дышала, выпучивалась и снова опускалась -
мускул затаившегося чудовища.
Стены кратера дрожали от напряжения. Свесившись, я заметил, что
естественный карниз косо спускается к площадочке подо мной, а оттуда
подобие тропинки ведет к балкону из шлака, прилепившемуся еще ниже. Было
похоже, что тот ученый воспользовался бы.
На площадке воздух обжигал, словно кипяток, голова кружилась, но
все-таки я добрался и до балкона. Теперь пылающее варево было всего метрах
в пятнадцати от меня. Поверхность этой массы кипела взрывами. То там, то
сям желтизна уступала место белизне, затем внутренний удар, и вверх
взлетал выплеск, который уже потом, на уровне моих ног или пониже,
распадался на сверкающие капли. Стены кратера отсюда казались неодолимыми.
Я испугался, что сейчас потеряю сознание в этой жаре и в шуме. И вдруг!..
И вдруг вся поверхность расплавленной массы разом побледнела. Раздался
вой, и огненное озеро прыгнуло вверх. Одним рывком почти до моей площадки.
Спустись я еще чуть ниже, точно меня слизнуло бы лавой.
Огонь дохнул, сжигая кожу. Меня словно подбросило. Ринулся вверх,
схватился за какой-то карниз. И это оказалось фестоном пыли. Господи! Я
врылся и несколько секунд сохранялось равновесие - руки и ноги перебирали
с той же скоростью, с какой обрушивался шлак. Затем позади взрыв, сзади
меня облило дождем лавы. Наддал, вырвался на твердое место и с воем,
которого, конечно, было не слышно здесь, наверх-наверх...
С той поры восемь дней лежу на животе у ручья. Ничего не ем, только
пью. Спина, затылок - уже лопнувшие пузыри, гной, боль.
Какие же мы, люди, все-таки маленькие, бессильные.
Только что подошел эдафозавр, ткнулся мордой мне в бок. Круглый глаз,
расположенный на голове сбоку, смотрел и ничего не выражал, да и вообще у
пресмыкающихся нет мимики. Но что-то он чувствовал, раз подошел вот так.
Мною вдруг овладел сумасшедший смех - нелепейший зверь, тупик эволюции,
выражает сочувствие. "Ты же мне друг! Друг!" - кричал я.
Сегодня добрел до заводи, образованной моим ручейком. Наклонился к
зеркальной глади, чтобы напиться и... отшатнулся. Таким неожиданным,
искаженным было увиденное там лицо. Над правым глазом шрам, пересекающий
бровь, и еще один, глубокий, на подбородке - в этом месте не растет
борода. Мочки уха нет, в растрепанных волосах седина.
Но главное - выражение. Взгляд злой, в нем неотмщенная обида.
Откуда это все? Кто я такой? Человек по имени Стван.
Когда умру, там далеко, в человеческой цивилизации, карточка со сложным
шифром будет вынута из Всемирного списка.
Однако нет никого на свете, кому в этой связи придется вынуть кусочек
из сердца.
Но почему? Почему?! Я ведь, между прочим, скромный. Даже в тридцать
пять лет, если на улице кричали "Эй!", я оглядывался - думал, меня. А
попробуйте крикнуть "Эй!" одному из тех, кто возникает в величественном
подъезде какого-нибудь Координационного Комитета, в распахнутых дверях
института. Уши такого человека и не воспримут возгласа. Пожалуй, даже в
пятнадцать лет не воспринимали. Он и тогда держал себя под контролем, в