"Север Гансовский. Новая сигнальная (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Он оглядел деревню, над которой уже занимался рассвет, и вдруг понял,
что где-то уже видел то лицо, которое во сне глянуло на него из зеркальца.
Он видел его сравнительно недавно: то ли месяц назад, то ли неделю, то ли
день. Но в то же время, как это часто бывает со снами, теперь он
совершенно не мог вспомнить, какое же оно было.
Новые сутки прошли в роте напряженно. Удалось ненадолго связаться со
штабом дивизии. Оттуда пришел приказ держать деревню насмерть, чтобы
обеспечить отступление других крупных частей. Но противник не показывался,
и даже та батарея, которую засекли разведчики, куда-то убралась.
И вместе с тем уже с той ночи, когда Званцову приснился первый сон,
через расположение роты стали поодиночке проходить солдаты пехотной
дивизии, которая первой приняла на себя танковый таран немцев под Мерефой,
не отступала ни на шаг и была почти полностью уничтожена вместе с
командиром и штабом. Раненых мрачный лейтенант Петрищев направлял дальше в
батальон, а здоровых задерживал и оставлял для укрепления своей обороны.
Тогда же ночью, как потом узнал Званцов, в расположение роты
приблудился и незнакомец в фуражке. Это был своеобразный парень,
уполномоченный особого отдела дивизии. Их отдел еще в самом начале мая на
марше наткнулся на засаду танкового дивизиона эсэсовцев и потерял три
четверти сотрудников. Удубченко, так называл себя незнакомец, состоял
тогда в ординарцах у начальника отдела и после этой катастрофы, по его
словам, был сразу произведен в уполномоченные. Еще через три дня дивизия
была разрезана на части, отдел попал под жестокую бомбежку, и в живых
остался только он один. Он взял с собой уцелевшее имущество отдела -
огромную и очень неудобную пишущую машинку <ундервуд> и единственную
несгоревшую папку с делами - и с этим стал пробиваться на восток к своим.
До выяснения личности Петрищев оставил его при КП. Удубченко,
очевидно, очень хотелось быть особистом, а не переходить в рядовые бойцы.
Ни днем, ни ночью он не расставался со своей папкой. Солдаты в роте
посмеивались над ним и спрашивали, стал бы он машинкой <ундервуд>
отстреливаться от немцев, если бы пришлось. На это он ответил, что у него
есть пистолет ТТ, и показал его.
К Званцову Удубченко относился с каким-то повышенным интересом.
Николай заметил, что тот все время старается остаться наедине с ним, и
когда они работали на окопах, несколько раз ловил на себе его пристальный,
жадный взгляд.
Следующие два дня в роте было спокойнее. Командиры взводов с бойцами
отрывали запасные окопы и ходы сообщения, уточняли секторы обстрела для
пулеметов. Противник же как будто решил оставить батальон в покое. Грохот
артиллерии переместился к востоку. Только очень часто, и днем и ночью, над
позициями батальона пролетали немецкие транспортные самолеты Ю-54, держа
курс на Изюм.
И опять Званцову начали сниться сны.
Однажды ему приснилось, будто он идет подсолнуховым заросшим полем,
постепенно повышающимся. Стоит ночь, и темно. Но он идет уверенно и
выходит к опушке леса. У самой опушки над полуобвалившимся старым окопом,
накренившись, нависает обгоревший советский двухбашенный учебный танк -
ветеран боев сорок первого года. Броня у него раздута изнутри, очевидно,
от взрыва боеприпасов. И по раздутому месту белой краской коряво и
безграмотно чьей-то рукой намалевано по-русски: <Бронья крипка, и танки