"Матвей Ганапольский. Кисло-сладкая журналистика" - читать интересную книгу автора

команде...
- Какая команда?! Она же его придумала...
- А ты придумай бейсбольную команду! И пусть вся команда докажет, что
Дамблдора оклеветали. Наивная Роулинг, - хмыкнула жена, - она не понимает,
что написать Поттера - это полдела. Нужно еще пережить все судебные иски!..
- Я не буду писать про Дамблдора, - отрезал я.
- Напиши про Пэрис Хилтон. Или про Мадонну. Представляешь, твое
обширное интервью с Пэрис. Ее умные мысли о разном. Например, что нужно
спасать китов.
- Я не буду писать про все это, - злобно сказал я. - Я знаменитый
журналист. Я пишу на серьезные темы.
- Ну вот, - радостно сказала жена. - Я, правда, давно тебя не слушала в
эфире и не читала.
Но, если ты напишешь что-то скандальное про Опру - тоже может
получиться.
Поцеловав меня, жена упорхнула, по всей видимости, гнить с подружками в
местном, но весьма дорогом ресторане, а я вернулся к фильму.
Однако оказалось, что лекция жены - это была только первая часть
дьявольского плана отторгнуть меня от Шварценеггера.
Днем в комнату вошла дочь. Лицо милого дитя было залито слезами.
Оказалось, что ее парень сомневается - брать ли ее с: собой на
вечеринку. Я с трудом сдержал радость. При виде ее парня, мне всегда
хотелось взяться за ружье. Метко выстрелить мешали только многочисленные
отблески от его колец, которыми была щедро увешана вся его тщедушная плоть,
и татуировка замысловатого орла, темнота которого сливалась с темнотой его
немытой шеи.
Я спросил, чем, как отец, я могу помочь, чтобы унять кроткие девичьи
слезы. Ответ удивил меня. Оказалось, что дитя просит меня написать
какую-нибудь книгу. За гонорар она купит свой мотоцикл и больше не будет
зависеть от мотоцикла этого немытого монстра. Я сказал, чтобы дочь вышла
прочь, на что она заявила, что именно я толкаю ее в его объятья этого
лузера, и вся ответственность за последствия сегодняшней вечеринки лежит на
мне.
Грохнула дверь, взревел мотоцикл, и облако вонючего дыма напомнило мне.
что ружье нужно положить где-то неподалеку, чтобы к утру разбираться с
последствиями.
Вечером террор продолжался. Маленький сынок, поставленный женой на
стульчик, декламировал что-то, типа: "Милый папа - не зевай, сыну денежку
давай!.."
Вечером же позвонило несколько бывших друзей. Часть из них я мечтал
закопать еще в молодости. Один из них с 95-го года должен был мне 200
долларов. Свое долгое молчание он объяснил, что не знал, как извиниться
передо мной, но теперь знает. Я просто должен написать книгу, с гонорара
дать ему еще 300, и он сразу, где-то через месяц, отдаст мне все 500.
Позвонила моя боевая подружка студенческих лет. Намекнув, что 20 лет,
когда мы не виделись - это чистая случайность, она напомнила, что всегда
ценила мое умение писать. Я поинтересовался, а что она читала, ведь ее
визиты ко мне носили далеко не литературный характер. Она ответила, что в
перерывах она листала мои конспекты. Она даже пыталась запомнить, что там
написано, но я, проказник, слишком быстро отрывал ее от этого интереснейшего