"Расул Гамзатов. Мой Дагестан" - читать интересную книгу автора

впервые увидевший Москву. Трудно было угадать, где отец шутит, а где говорит
всерьез. Он удивлялся Москве:
"Похоже на то, что здесь, в Москве, не разводят огня в очагах, чтобы
приготовить пищу, ибо я не вижу женщин, которые лепили бы кизяк на стены
своих жилищ, не вижу над крышами дыма, похожего на большую папаху Абуталиба.
Не вижу я и катков для укатывания кровель. Не вижу, чтобы москвичи сушили
сено на крышах. Но если они не сушат сена, то чем же кормят своих коров? Не
увидел я ни одной женщины, бредущей с вязанкой хвороста или травы. Не
услышал я ни разу пения зурны или удара в бубен. Можно подумать, что юноши
здесь не женятся и не играют свадеб. Сколько я ни ходил по улицам этого
странного города, ни разу не увидел ни одного барана. Но спрашивается, что
же режут москвичи, когда порог переступит гость? Чем же, если не разрезанным
бараном, отмечают они приход кунака? Нет, я не завидую этой жизни. Я хочу
жить в своем ауле Цада, где можно вволю поесть хинкалов, сказав жене, чтобы
она побольше положила в них чесноку..."
Много и других недостатков нашел мой отец в Москве, сравнивая ее с
родным аулом. Он, конечно, шутил, когда удивлялся, что дома в Москве не
залеплены кизяком, но он не шутил, когда великому городу предпочитал
маленький свой аул. Он любил свой Цада и не променял бы его на все столицы
планеты.
Дорогой мой Цада! Вот я и приехал к тебе из того огромного мира, в
котором еще мой отец подметил так много "недостатков". Я объездил его, этот
мир, и увидел много диковинного. Мои глаза разбегались от обилия красоты, не
зная, на чем остановиться. Они перескакивали с одного прекрасного храма на
другой, с одного прекрасного человеческого лица на другое, но я знал, что,
как бы ни было прекрасно то, что я вижу сейчас, завтра я увижу нечто еще
более прекрасное... Миру, видишь ли, нет конца.
Пусть простят меня пагоды Индии, пирамиды Египта, базилики Италии,
пусть простят меня автострады Америки, бульвары Парижа, парки Англии, горы
Швейцарии, пусть простят меня женщины Польши, Японии, Рима - я любовался
вами, но сердце мое билось спокойно, а если и учащалось его биение, то не
настолько, чтобы пересыхало во рту и кружилась голова.
Отчего же сейчас, когда я снова увидел эти семьдесят саклей,
приютившихся у подножия скал, сердце мое раскачалось в груди так, что больно
ребрам, в глазах моих затуманилось и голова закружилась, будто я болен или
пьян?
Неужели маленький дагестанский аул прекраснее Венеции, Каира или
Калькутты?
Неужели аварка, бредущая по тропинке с вязанкой дров, прекраснее
высокорослой белокурой скандинавки?
Цада! Я брожу по твоим полям, и утренняя холодная роса омывает мои
усталые ноги. Даже не в горных ручьях, а в родниках умываю я свое лицо.
Говорят, если уж пить, то пить из источника. Говорят также - и мой отец это
говорил, что мужчина может стать на колени только в двух случаях: чтобы
напиться из родника и чтобы сорвать цветок. Ты, Цада, мой родник. Становлюсь
на колени, припадаю губами и жадно пью из тебя.
Увижу камень - и словно прозрачная тень на нем. Это я сам, каким был
тридцать лет назад. Сижу на камне и пасу овец. На мне лохматая папаха, в
руках длинная палка, на ногах пыль.
Увижу тропинку - и словно прозрачная тень на ней. Это тоже я, каким был