"Назло громам" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 11

В восемь часов вечера начало темнеть.

Брайан надеялся встретиться с Одри еще несколько часов назад. А теперь, не обращая внимания на скользкую после дождя дорогу, гнал свою машину в сторону пригородов Женевы.

Ему нередко приходило в голову, что людям, которым значительную часть своей жизни приходится проводить в поездках, больше всего на свете хочется повесить, или застрелить, или еще каким-то образом уничтожить всех, кто занимает какое-то официальное положение. Хотя это было совершенно несправедливо.

Чиновники тут ни при чем. И если цель многих современных правительств состоит в том, чтобы максимально усложнить жизнь остальных людей и привнести в нее как можно больше раздражающих факторов, то он, несомненно, должен был быть благодарен швейцарской системе, позволяющей поступать как тебе заблагорассудится до тех пор, пока ты не ущемляешь прав другого.

Нет ничего более вежливого и тактичного, чем полицейский допрос; однако ничто не длится так долго — почти десять часов. Брайан не знал, что говорили другие свидетели. Они находились в отдельных комнатах, как в разных отсеках. В половине второго неутомимая Стефани принесла свидетелям поесть. Гроза, разразившаяся ливнем сразу же после прибытия полиции, явилась фоном, вполне совпадавшим с настроением Брайана.

Он понимал, что источник его беспокойства заключался совсем в другом.

«Как всегда, я пытался быть слишком умным, — с горечью думал он, — и, как всегда, действовал во вред себе».

Когда Брайан давал показания, никто не усомнился в его рассказе (точнее сказать, в рассказе доктора Фелла), что они с Одри были вместе и видели, как Ева Ферье упала с балкона. И сообщение, что Одри отослали с виллы потому, что она страшно расстроилась от перенесенного потрясения, ни у кого не вызвало ни удивления, ни гнева.

Вежливый и учтивый месье Обертен, говорящий на трех языках — французском, английском и, как понял Брайан, немецком, — в ответ на это просто кивнул:

— Ведь это так естественно, мистер Иннес.

— Вы собираетесь допросить ее?

— Вполне возможно. Однако сейчас у нас есть чем заняться.

— Я рассказал вам все, что знал, и уже пересказал это дважды. Можно мне теперь уехать отсюда?

— В свое время, мистер Иннес. Для наибольшей полноты информации нам необходимо уточнить еще кое-что. Вы, наверное… э-э-э… беспокоитесь о юной леди?

— Да, беспокоюсь.

— Где она сейчас?

— Точно не знаю; она может быть в нескольких местах.

— Ну что ж, все очень просто: позвоните в одно из этих мест, где она, как вы предполагаете, может находиться, и скажите, что вы задерживаетесь.

А вот этого-то он как раз и не мог сделать! Во-первых, потому, что не должен был рисковать и разговаривать с Одри до тех пор, пока, встретившись с нею, не договорится о версии, которой они оба должны придерживаться. Так что это великодушное предложение полицейского могло стать ловушкой. А во-вторых, если Одри получила его сообщение, переданное через мадам Дюватлон, то даже не ответит на телефонный звонок.

О каких только возможностях пообщаться с Одри не думал Брайан, но все они оказывались неприемлемыми. К тому же из головы не выходили последние слова доктора Фелла, сказанные им перед самым приездом полиции.

Мысли о необходимости встретиться с Одри, которые он не менее умело, чем месье Обертен, скрывал за вежливостью и учтивостью, за время их разлуки превратились в нечто вроде мании. А еще Брайан ждал объяснений доктора Фелла. Этот гигант обещал сопровождать его в Женеву и после разговора с Одри рассказать, как произошло убийство.

Однако доктор Фелл не смог с ним поехать.

— Сэр, это невозможно! Я пока не могу уехать отсюда.

— Почему?

— Поверьте мне на слово, что это невозможно. Я постараюсь присоединиться к вам позже.

— Какие-то новые трудности?

— Надеюсь, не со стороны властей. Хочется верить, что и с другой стороны их не будет.

И вот теперь, в восемь вечера, Брайан мчался на огромной скорости сквозь заново омытый и еще влажный мир с мокрой листвой. Позади остался горный хребет из песчаника, а впереди уже маячили огни Женевы.

Красноватые лучи закатного солнца, отсвечивающие от мелькавших мимо деревьев, обещали на завтра прекрасный день, но это обещание относилось только к погоде. Люди не станут поступать так, как должны (или как они сами считают нужным). «Но по крайней мере, — думал он, притормаживая у дорожных знаков согласно правилам движения и, наконец, поворачивая на набережную Туреттини, — наконец-то состоится встреча с Одри».

Но состоится ли?

От каменного фасада его довольно современного многоквартирного дома, как всегда, веяло величием и дремотой. Вытянув шею, Брайан увидел свет в двух окнах на шестом этаже.

Он оставил машину на небольшой поперечной улице, неподалеку от дома, рядом со знаком, категорически запрещающим там парковку транспорта. В темном тамбуре у входа в дом едва поблескивали желтые металлические дверцы почтовых ящиков.

Свой ключ от квартиры Брайан отдал Одри, а мадам Дюваллон попросил оставить ее ключ в почтовом ящике. Дрожащими пальцами он достал из кармана крошечный ключик от ящика. Но если там ключа не окажется…

Но он оказался на месте.

Войдя в лифт, Брайан стал подниматься мимо площадок этажей, где тусклые лампочки освещали грубо отштукатуренные темно-серые стены, и где царила мертвая тишина.

Одри тоже была на месте. Не успел он открыть входную дверь в квартиру, как раздался ее крик: «Кто там?» Она стояла в маленькой прихожей — очевидно, собиралась выйти, но, услышав звук ключа в замочной скважине, отпрянула назад.

Они уставились друг на друга.

Инстинктивно Одри бросилась к нему, но Брайан не сделал ни шагу ей навстречу. Подбежав, она остановилась в смущении, которое почувствовал и он сам. Они смотрели друг другу в глаза, и каждый понимал, что в этот момент чувствует другой.

И тотчас оба сделали вид, будто ничего особенного не происходит.

— Не волнуйся, — резко проговорил Брайан. — Тебе ничто не угрожает.

— Я думала наоборот.

— И откуда, по-твоему, эта опасность?

— От нее.

— От кого?

— Сам знаешь. От Евы. Или от… — Тут Одри замолчала, широко раскрыв глаза.

— Нет, минуточку, погоди! Кажется, у тебя с нервами хуже, чем я предполагал. Ева мертва.

— Я знаю, но всякий раз, когда кто-то проходил мимо двери, я слышала ее. Что случилось? Где ты был целый день?

— Я не мог приехать раньше.

— А что происходит на вилле? Наверное, все думают, что это сделала я?

— Нет, никто так не думает, и вообще выбрось это из головы раз и навсегда! Кстати, ты встретилась с мадам Дюваллон? И еще, ты ела хоть что-нибудь?

— Да, да, да! В холодильнике полно еды. Я не могла много есть, но мадам Дюваллон так настаивала, что мне пришлось.

— В таком случае сейчас ты немного выпьешь, а потом, после того, как я объясню тебе, что следует говорить полиции, когда они станут тебя допрашивать, мы отсюда на некоторое время уедем.

Помимо маленькой прихожей, кухни и ванной в квартире было всего две маленькие комнатки, а также гостиная и спальня. Работал Брайан в студии, которая находилась в Везене. Присутствие Одри в квартире, которая могла служить настоящим символом неустроенной холостяцкой жизни, только еще больше это подчеркивало.

Одри вернулась в небольшую гостиную, где лампы освещали кремовые отштукатуренные стены. Подойдя к шкафу с переносным баром, Брайан еще раз посмотрел на нее. На Одри были все тот же твидовый костюм, коричневые чулки и туфли на толстой каучуковой подошве.

— Похоже, ты добралась до города еще до дождя?

— Да, — ответила Одри, взглянув на него. — А ты, кажется, умылся и причесался после того, как спускался посмотреть-посмотреть, что с ней случилось.

— Да, с любезного разрешения полиции.

— Что они говорят? Что думают?

— Хотелось бы мне знать. Вот так-то.

Брайан налил виски с содовой и подал бокал Одри. Между двумя окнами над низкими книжными полками висел черно-белый набросок Одри, который он нарисовал по памяти. Всякий раз, когда Брайан обращался к ней, она старательно избегала смотреть на рисунок.

— …Так вот, все выводы доктора Фелла — какими бы они ни были — с самого начала основывались на информации, полученной им в Скотленд-Ярде еще до того, как он приехал из Лондона.

— Значит, Ева, — недоверчиво спросила Одри, — уже дважды побывала замужем, прежде чем выйти за мистера Ферье?

— Кажется, тебя это удивляет?

— По правде говоря, да. Я… я не знаю почему.

— Не имеет значения. Можешь вспомнить, что ты, как предполагается, должна была говорить и делать сегодня утром? Можешь повторить все, чтобы тебя не уличили в неточностях?

— Ну конечно, могу. За это время я уже должна была привыкнуть ко лжи и обману. А теперь, когда ты рядом, и вовсе не боюсь.

Она глотнула бренди с содовой. На ее лице чувство горечи смешалось с чем-то еще, чего Брайан не мог объяснить. Потом Одри поставила бокал на полку.

— Я не разговаривала с Евой и вообще не входила в кабинет. Правильно?

— Совершенно верно.

— После завтрака в половине восьмого я пошла в свою комнату. Я была напугана Евой; позвонила тебе и после этого отправилась на прогулку. Вернувшись, опять прошла прямо в свою комнату по внешней лестнице. Находясь там, выглянула на балкон и обнаружила, что Ева выбежала туда. Тут ты присоединился ко мне, и мы оба увидели, как она упала вниз. Господи боже мой! Все это могло быть именно так! Но…

— Но — что?

Одри сделала недоуменный жест:

— Знаешь, я много думала о Еве. Скажи, почему такое большое значение придается ее второму мужу?

— Я этого не знаю.

— Но ведь доктор Фелл наверняка сказал нечто такое, что должно указывать… — Она замолчала.

— Нет, доктор Фелл не рассказывал никаких подробностей о втором муже Евы, за исключением того, что этот парень был убит на войне. Он даже не упомянул его имени. Хотя… погоди минутку! Как раз перед тем, как вошел месье Обертен, доктор добавил, что второй муж, кажется, был самой большой любовью в жизни Евы Иден.

Глаза Одри изменились так, что Брайану показалось, будто она снова собирается сбежать. Положив ключ от квартиры в переносной бар, Брайан налил себе виски и вдруг засомневался.

— Одри, ты много разговаривала с Евой о том, чего я не слышал. Есть ли еще что-нибудь такое, о чем ты мне не говорила?

— Нет, правда нет!

— Ты уверена?

— Совершенно. Но мне все же хотелось бы знать… возможно ли такое, что этот самый второй муж до сих пор жив?

Брайан досчитал до десяти, прежде чем ответил:

— Нет, это невозможно, как невозможно и то, что сама Ева жива. Она упала, ударилась головой и умерла буквально через несколько секунд после того, как я ее нашел. Ты же не находишься в гипнотической власти мрачных фантазий, не так ли? Или тебе кажется, что Ева может прийти за тобой и постучать в дверь?

— Нет! Нет! Брайан, ты должен выслушать меня!

Самым странным выводом из всего сумбурного разговора с Одри было то, что она, кажется, здорово повзрослела за это утро. Брайан не мог определить смысла этой зрелости, не мог понять, прав он или нет, но чувствовал, что так произошло, хотя поклясться в этом не мог.

— Я только хотела знать, — Одри, казалось, на ощупь выбирала разрозненные впечатления, — не могла ли я неправильно понять то, что она мне говорила?

— Каким образом?

— Ты говорил о гипнотической власти… призраков или чего-то там еще. Знаешь, о чем я вначале подумала, когда Ева стала кричать на меня? Мне показалось, что она была загипнотизирована, — именно так она тогда выглядела и говорила.

— Не хочешь ли ты ко всему тому, что мы обнаружили, добавить убийство с помощью гипноза?

— Хотела бы я это знать.

— Вокруг этого дела и так уже создалась какая-то таинственная атмосфера, так что, поверь мне, не стоит добавлять еще. Давай забудем об этом, а?

— Но послушай, Брайан. Когда ты только что произнес слова «убийство с помощью гипноза», не добавив ничего, то это, конечно, прозвучало глупо. Но это еще не все. — Одри выпрямилась. — Ты знаешь, что я была очень глупа и вела себя совершенно по-дурацки. Доставила тебе массу ужасных неприятностей, потому что пыталась что-то доказать себе самой и тебе тоже. И все же есть кое-что, что ты должен понять, несмотря на то что может произойти, пока мы оба живы. Между мной и Десмондом Ферье никогда не было никаких — абсолютно никаких! — отношений. — Голос ее зазвенел. — О, я знаю! — добавила она, прежде чем он успел начать говорить. — Я знаю, что ты сейчас скажешь. Раньше ты мне уже говорил, что не имеет значения, даже если что-то и было. Ты так часто это повторял, что я уже почти поверила, что для тебя это действительно не имеет никакого значения…

— Одри, прекрати это чертово кокетство! Для меня это значит все на свете, что тебе прекрасно известно. Я люблю тебя уже много лет.

— Нет, не подходи ко мне! Не дотрагивайся до меня. Не сейчас! У меня еще остались какие-то остатки гордости, хотя кому-то в это невозможно поверить.

— Я и не собирался до тебя дотрагиваться — по крайней мере, пока не закончится это дело. А уж потом, черт побери, возьмусь за тебя так, как никто этого не делал в твоей жизни!

— Ну что ж, я надеюсь на это. Но неужели ты не можешь просто с-сказать, что любишь меня, — закричала на него Одри, — а не ругаться и не смотреть на меня так, будто хочешь задушить!

— Нет, не могу. Это ты так действуешь на людей.

— Ну хорошо, я не против. Мне это нравится. Но ты сказал «людей», и я тоже имела это в виду. Я хочу доказать тебе, что никого другого никогда не было. Так ты будешь слушать?

Через какое-то мгновение накал эмоций мог выйти из-под контроля. Брайан выпил виски и с громким стуком поставил стакан на крышку бара.

— Я весь внимание, мадам, как это сформулировал бы Хатауэй.

— Ты снова надо мной смеешься?..

— Можешь ты понять своей милой хорошенькой головкой, дорогая моя, что никто над тобой не смеется? И даже не собирается? Ты — дьявол в юбке, тридцатилетний суккуб,[6] выдающий себя за девятнадцатилетнюю девушку.

— То, что ты сказал, звучит не очень симпатично, как ты считаешь?

— А стоит ли стараться говорить симпатичные вещи? Мы уже это проходили. Я люблю тебя. Я искал тебя всю мою жизнь. А теперь говори, что ты хотела рассказать о смерти Евы Ферье?

Слово «смерть» упало между ними и осталось. Раскрасневшаяся Одри отвернулась от Брайана, затем повернулась к нему вновь:

— Ева кричала мне, что я… я украла у нее кого-то. Естественно, я думала, что она имела в виду своего нынешнего мужа. Однако имени она ни разу не назвала. Многое из того, что она говорила, не имело большого смысла. А если предположить, что она имела в виду своего предыдущего мужа?

— Того, который умер?

— Предположительно умер. Кроме того, по твоим словам, был еще и первый муж. Что узнал о нем доктор Фелл?

— Не так уж много. Можешь у него спросить. — Брайан задумался. — Предположить можно все, что угодно. По мнению доктора, самое важное — второй муж. Ферье считает так же, хотя ни тот ни другой не пожелали объяснить почему. А поскольку доктор Фелл помогает Ферье, так же как и тебе…

— Брайан, почему доктор Фелл решил помогать мне?

— Потому что он не хочет, чтобы тебя арестовали за то, чего ты не делала. Он так захотел. Если говорить об убийстве, то слабость гипотезы о первом или втором муже состоит в том, что Еву разозлило то, что она прочитала в дневнике.

— Интересно, что это могло быть? Я вела дневник. Как, думаю, и многие другие в том доме. В дневнике пишут самые разные вещи, и это необязательно какие-то признания о себе самом. Мистер Ферье мог написать о ком-то другом.

— Включая и тебя? Помнишь, написанное касалось именно тебя?

Одри побледнела:

— Так, значит, ты думаешь, что в конечном итоге это я ее убила?

— Ничего подобного я не думаю!

— И что мы с мистером Ферье, б-безусловно…

— Ну хватит болтать ерунду, ей-богу!

— Если ты так не считаешь, — неожиданно сказала Одри, — то остается только одна возможность. — На нее словно сошло вдохновение. — Может быть, я смогу тебе помочь? Может быть, я смогу оправдаться?

Брайан обнял Одри за плечи, но, предупрежденный истеричным, однако решительным взглядом, вспомнил о ее нервном состоянии и отпустил, взглянув на тикающие часы на книжной полке.

— Тебе нет нужды оправдываться. Ты просто устала; мы оба устали. Знаешь, сколько времени?

— Б-без двенадцати девять? Или что-то около этого?

— Недалеко отсюда, на улице Станд, есть тихий ресторанчик, где очень хорошо готовят. Пойдем туда и постараемся хоть ненадолго забыть об убийстве.

— Да, ты прав. Извини меня.

— Тогда готовься. После хорошего обеда с хорошим вином мы будем в состоянии рационально обдумать проблему, которая сейчас, как кажется, не имеет значения. И кстати, забросим твой чемодан в «Метрополь».

— Чемодан?

— Ты что, забыла, что оставила в своей комнате на вилле наполовину упакованный чемодан? Я привез его с собой. Он сейчас внизу, в машине.

— Но, Брайан…

— Что-то не так?

— Нет, конечно нет. Только я не могу больше вернуться в «Метрополь»; по крайней мере, не хочу этого. Это будет ужасно смешно.

— Почему же? Разве номер еще не числится за тобой?

— Уже нет. Когда ты отправил меня сюда сегодня утром, я была страшно растеряна. Думала, что ты хочешь спрятать меня до тех пор, пока я не смогу уехать из страны, поэтому отказалась от номера и велела переслать остальной мой багаж в аэропорт. А теперь я не хочу уезжать. Вдруг полиция подумает, что я сбежала?

— Ты не можешь сбежать, дорогая моя. А вот чемодан тебе пригодится. Лучше спущусь и принесу его сюда.

— Брайан, дорогой, я не могу остаться здесь, с тобой! Я хочу сказать…

Он не отреагировал на мисс Одри Пейдж, как не отреагировал бы на подобные слова и любой другой женщины на свете. Брайан был страшно серьезен — такой уж это был человек. Даже не улыбнулся.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. И это может быть единственным способом предупредить еще большие неприятности. И все же при любом раскладе тебе нужен чемодан. Подожди минутку!

Наружная дверь захлопнулась за ним. Он спустился на лифте вниз. Однако и тридцати секунд не чувствовал себя свободным от ощущения, что кто-то преследует его.

Дом Брайана находился почти в тени моста Кулувреньер — серо-белого сооружения из семи мостов на Роне. На фоне прекрасного ясного вечера, правда не очень теплого, его огни отражались в стремительных водах реки.

Однако маленькая боковая улица почти не освещалась. В свете уличного фонаря на набережной Брайан увидел, как какая-то едва заметная тень открыла заднюю дверцу его машины и, кажется, уселась на заднее сиденье.

Он набросился на незваного гостя, схватил его за запястье, вытащил из машины и поволок на свет.

— Какого черта! — завопил знакомый скрипучий голос. — Ты соображаешь, что делаешь?

Брайан отпустил руку, выругавшись от разочарования, а маленькая, коренастая, бочкообразная фигура закачалась и чуть было не упала наземь. В свете фонаря он увидел Джералда Хатауэя без шляпы, злобно уставившегося на него.

— Итак, друг мой? Что ты, по-твоему, здесь делаешь?

— Нет, это что ты здесь, по-твоему, делаешь, если уж об этом зашла речь?

— Ты что, живешь здесь, а? И это твоя машина, да?

— Отвечаю «да» на оба твои вопроса. Откуда ты так много знаешь?

— Я знаю, что ты живешь в одной из этих квартир, — бойко пояснил Хатауэй, — потому что звонил сюда вчера вечером. Какая-то мадам Дюваллон или Дювалле, которая, как она сказала, «открывала» для тебя квартиру, сообщила, что ты должен приехать из Парижа. Я знаю, что это твоя машина, потому что утром, еще до того, как не смог позвонить тебе и остановить, увидел, как ты на ней уехал. Или мои глаза меня обманывают?

— То есть?

— Неужели это ультраконсервативный и важный мистер Брайан Иннес? Ведешь себя так, будто за каждым углом видишь гангстера. Полагаю, это из-за той девушки?

— Да, думаю, что так. А как насчет коварного и трусливого сэра Джералда Хатауэя…

Только чувство собственного достоинства Хатауэя удержало его от того, чтобы изобразить на мостовой нечто вроде танца.

— Ах ты, рыжий идиот! — заорал он. — Я собирался подождать тебя здесь, потому что я — человек очень деликатный. Ты же, конечно, повел ее к себе.

Эти слова не требовали ответа, потому что прозвучали не как вопрос, а как утверждение. Брайан воспринял их как нападение.

— Почему ты решил, что она здесь?

— Не уклоняйся от ответа, друг мой! В «Метрополе» ее нет; на вилле «Розалинда» — тоже. Больше ей негде быть.

— Снова дедукция? Хатауэй, так зачем ты меня ждал?

— Чтобы предупредить об одной вещи. Если ты влюбился в эту девушку, будь осторожен. Ты видел вечерние газеты?

— Нет.

В кармане Хатауэя лежала сложенная в несколько раз газета. Он достал ее и помахал ею, но Брайан не мог видеть ничего, кроме силуэта его лысой головы и ощетинившейся бороды.

— Расписано во всех газетах. Похоже, что пресса здесь так же несдержанна, как во Франции, — с горечью заметил он.

— Я все еще ничего не понимаю…

— Де Форрест Пейдж тоже мой друг. Он попросил тебя позаботиться о его дочери и не допустить, чтобы ее преследовала полиция. Когда эти новости долетят до Лондона, отцу будет не очень-то приятно о них узнать.

— Неужели имя Одри Пейдж упомянуто в газетах?

— Неужели? Взгляни сюда! И это не все. Не очень-то верь Гидеону Феллу. Согласно отчетам, которые публикуются чуть ли не во всех газетах, он говорит только загадками, скрывая очень важную информацию.

— Тогда как человек по имени Хатауэй никогда не делает этого, да? И забудь о том, что пишут в газетах. Что говорят на вилле «Розалинда»?

— Не знаю, что говорят на вилле «Розалинда». Я там не был.

— С какого времени?

— С раннего утра.

— Так кто после этого чокнутый, Хатауэй? Ты хочешь, чтобы тебя тоже разыскивала полиция?

Собеседник Брайана выпрямился, вздрогнув от волнения. Его высокий, резкий голос победно зазвучал:

— Я обошел Гидеона Фелла! Я обошел его по всем статьям! Часть этого дела может объясняться одной субстанцией — серной кислотой; другая же часть объясняется другой субстанцией — маслом горького миндаля.

— Маслом горького миндаля? Что это такое?

— Яд, которым убили миссис Ферье. Иди сюда!