"Убийство арабских ночей" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 5 КЛЮЧ ОТ ВИТРИНЫ С КИНЖАЛОМ

Он отступил в комнату, и я проследовал за ним. Комната была небольшой, пустоватой и опрятной, и концерт давали явно не здесь. Из-за закрытой двери доносились смех и отдельные ноты, которые кто-то старательно пытался воспроизвести на губной гармонике. Тут горела только единственная лампа под большим желтым абажуром, бросавшая отблески на полированную поверхность стола и на лицо хозяина.

Он слегка приподнял брови, не скрывая вежливого любопытства — и ничего больше. Он был среднего роста, худ и слегка сутулился. На продолговатой голове аккуратно лежали завитки коротко подстриженных светлых волос. Из-за стекол очков на меня смотрели спокойные голубые глаза; у него было вытянутое худое лицо с острыми чертами, на котором читалось легкое смущение. На нем был темный сюртук свободного покроя и мятый черный галстук. Ему могло быть лет тридцать с небольшим, но, когда он повернулся к свету, я заметил, что лоб, покрытый испариной, прорезан тонкими морщинками. Хотя пьяным назвать его было нельзя, чувствовалось, что он уже принял дозу спиртного. Откашлявшись, он переступил с ноги на ногу, посмотрел на стакан, покрутил его в длинных пальцах и снова поднял на меня взгляд. Его вежливый голос звучал как-то странно — в нем слышались и смущение и решимость.

— Да? — осведомился он. — Что-то случилось? Послушайте, а я вас знаю? Мне кажется, мы встречались…

Из-за двери донесся женский голос. Обыкновенный голос, который внезапно перешел в ворчливый, но радостный вопль.

— Это ты, Ринки? — раздалось из-за двери. — Ринки, ты просто задница! Я спрашиваю, это ты-ы-ы? — И, подчеркивая свои слова, женщина яростно лягнула какую-то пустую деревянную емкость.

— Да успокойся ты там! — неожиданно рявкнул Холмс, повернув голову. — Это не Ринки. — Он снова повернулся и с терпеливой вежливостью посмотрел на меня.

— Итак? Как я говорил, ваше лицо кажется мне знакомым, но…

— Не думаю, что мы встречались, мистер Холмс. Я детектив-инспектор Каррузерс и пришел расспросить вас о событиях, которые сегодня вечером имели место в музее Уэйда.

Можно было бы сосчитать до десяти, пока Холмс недвижимо стоял на месте, и его силуэт застыл в полосе света, падавшего из комнаты.

— Прошу прощения, — бросил он. — Я на секунду.

Он действовал так стремительно, что я даже не успел открыть рта. Поставил стакан, скользнул к внутренней двери, открыл ее и исчез за ней. Я сумел лишь мельком увидеть продымленную комнату и длинные женские ноги на диване. Я слышал, как он что-то сказал там, не более полудюжины слов, и тут же, прикрыв за собой дверь, появился снова.

— Они так шумят, — смущенно объяснил он, — что мы не услышим друг друга. Итак, инспектор, думаю, что не совсем понял вас. Вы явились расспросить меня… о чем? — Он остановился. — Боже милостивый, что там могло быть? Надеюсь, не взлом?

— Нет. Ничего не было украдено.

— Или же… вы имеете в виду пожар?

— Нет.

Холмс извлек из нагрудного кармана носовой платок и старательно вытер лицо. Прикрываясь платком, он внимательно рассмотрел меня с головы до ног. Затем вежливо улыбнулся.

— В таком случае, вы сняли с меня немалый груз, — сказал он, — но я все же не понимаю. Э-э-э… не хотите ли виски с содовой, инспектор?

— Благодарю вас, сэр. — Я действительно позарез нуждался в порции выпивки.

Продолжая говорить, он переставил свой стакан на комод, вынул другой стакан и плеснул в каждый из них виски на добрых три пальца.

— Похоже, мы говорим, не понимая друг друга, — откашлявшись, продолжил он. — Насколько мне известно, вечером в музее ровно ничего не происходило, разве что неожиданно вернулась мисс Уэйд. Меня там не было. Я… впрочем, давайте бросим. К чему все эти тайны? Что там случилось?

— Убийство, — сказал я.

Он как раз взялся за сифон с содовой, но напор струи миновал стакан. Она с шипением разлилась по дубовой панели. Он тут же вытащил носовой платок и пустил его в ход. Когда он повернулся, стало видно, как на виске у него вздулась извилистая вена.

— Вот неряха, — пробормотал он. — Это невозмож… Вы шутите? Или пытаетесь… Послушайте, да кто же убит? Что вы вообще говорите такое?

— Человек по имени Раймонд Пендерел. Сегодня вечером он был убит ударом кинжала с рукояткой из слоновой кости, взятого в одной из витрин музея. Я обнаружил тело в большом крытом экипаже посредине зала.

Содрогнувшись, Холмс набрал в грудь воздуха и наконец успокоился. Взгляд у него был такой же мягкий, как и раньше, но теперь в нем читалась растерянность. Я обратил внимание на фотографию в рамке, висящую на стене над комодом. На ней был изображен человек в плаще, стоящий на лесной поляне. У него были весьма ухоженные светлые бакенбарды. Куда ни ткнешься, в этом деле всюду встречаются бакенбарды; для меня они превратились в какой-то неотвязный ночной кошмар.

— Пендерел, — повторил Холмс, и я мог бы поклясться, что его удивление было искренним. — Раймонд Пендерел! Это имя мне ровно ничего не говорит. Как, черт побери, все это случилось? Кстати, что он там делал? И кто убил его? Или вы не знаете?

— У нас нет ответов ни на один из этих вопросов, мистер Холмс. Но вы можете помочь нам. Что касается кинжала, которым был убит этот человек…

При упоминании о кинжале Холмс в первый раз отвел глаза.

— Изогнутое лезвие с рукояткой из слоновой кости, которое, по словам Пруэна, называется ханджар…

— Пруэн! — воскликнул Холмс, словно вспомнив что-то. — Э-э-э… ну да, конечно. При чем тут Пруэн? Что он говорит?

— Он отрицает, что сегодня вечером в музее был кто-то еще, кроме него. Что, конечно, не улучшает его положения. — Я не стал развивать эту тему. — Так вот, относительно кинжала. У кого был ключ от этой витрины в главном зале?

— У меня. Но если произошла кража…

— У кого-нибудь еще был ключ?

— Ну конечно, у мистера Уэйда. Но…

— Кинжал не был украден. Он был извлечен из витрины кем-то, у кого был ключ, после чего витрину снова заперли.

Голос Холмса был еле слышен. Механическим движением он взял два стакана с виски. Теперь я сделал отрицательный жест, потому что нельзя пить с человеком, которому ты бросил такое обвинение, но он спокойно сказал:

— Не будьте идиотом! — и продолжил тем же самым тихим голосом: — Значит, был и дубликат ключа. Могу сказать вам, что я-то его не делал и никогда в жизни не слышал имени Раймонда Пендерела. И я, и мои друзья были тут весь вечер…

— Кстати, с кем вы его провели?

— Джерри Уэйд, сын мистера Уэйда. Наш приятель Бакстер. И еще мисс Кирктон. Сомневаюсь, чтобы вы их всех знали. Мы ждали появления мисс Уэйд со своим приятелем Маннерингом…

— Есть тут кто-то еще?

— Сейчас нет. Были другие люди, но они ушли. Послушайте, вы позволите позвать сюда Джерри Уэйда?

Я посмотрел на прикрытую дверь, что вела в другую комнату. После того как Холмс заскочил туда, там воцарилась подозрительная тишина. Правда, женский голос попытался затянуть «Старый Билл, морской бродяга», но при первых же тактах кто-то на нее строго цыкнул.

— А теперь вы меня извините, — сказал я Холмсу. — Минуту!

Подойдя к двери, я постучал и распахнул ее.

После первых секунд удивленного молчания, на меня обрушилась такая разноголосица звуков, словно я очутился в вольере с попугаями. Комната была столь же невелика, как и первая, в ней было такое же освещение, а воздух был синим от дыма. На диване, обращенном к дверям, сидела, свернувшись комочком, худая длинноногая блондинка, которая, оперевшись локтем о спинку дивана, с удовольствием жмурилась, потягивая коктейль. У нее было одно из тех вдохновенных лиц, которые встречаются на картинах прерафаэлитов,[1] — подчеркнуто бело-розовое, с глазами цвета голубого фарфора; кроме того, у нее была привычка неожиданно и резко наклоняться, словно кто-то давал ей подзатыльник.

Рядом со столом, заставленным лесом бутылок, стоял крепкий молодой человек с ярко-рыжими волосами и в изысканнейшем вечернем костюме. В углу рта он держал сигарету и жмурился, когда дымок попадал ему в глаза, мешая рассматривать высокий шейкер для коктейлей. При моем появлении он повернулся и, бросив на меня взгляд, попытался состроить на лице маску невозмутимого достоинства, с которой явно не сочеталась длинная красная обертка от шоколада, которую какой-то шутник булавками прикрепил ему к груди. Кроме того, он испугался.

Третий гость сидел в кресле, мусоля губную гармонику. О нем могу сказать лишь, что у этого юноши было лицо старика. Хотя он не так давно перевалил рубеж двадцатилетия, лицо его было изрезано морщинами — в равной мере и от частого веселья и от сидения над книгами; если не считать нашего друга доктора Фелла, думаю, что не встречал такой добродушной физиономии. Молодой человек находился в таком возбуждении, что казалось, будто он жестикулирует, даже когда сидит совершенно спокойно. Невысокий человечек в старом твидовом пиджаке, с черными волосами, подстриженными по немецкой моде, он, развалясь в кресле, приветственно помахал мне рукой.

После краткой паузы вольер дал о себе знать. Гарриет Кирктон откинула голову, словно на нее снизошло вдохновение, и, открыв рот, начала какую-то песню, продемонстрировав гланды прерафаэлитов. Показалось, что сейчас рухнет крыша.

Рыжеволосый молодой человек встрепенулся и сказал пропитым баритоном:

— Я считаю, что это предельно возмутительное вторжение без ордера…

Старообразный юноша вытянул руку с таким мрачным видом, словно собирался загипнотизировать меня.

— Уж не тебе сказать, что я не смог, — продекламировал он низким голосом. — И не тряси передо мной ключом кровавым. Пусть Юджин Арам пройдет меж нами, запястья в кандалах. О, Сэмми, Сэмми, ну почему нет у тебя алиби? — Затем он извлек хриплый аккорд из губной гармоники, улыбнулся и закончил нормальным голосом: — Добрый вечер, старина. Выпейте. Как дела с накладными бакенбардами в Скотленд-Ярде?

В этом галдеже прорезался тихий, спокойный напряженный голос Холмса.

— Ради бога, — сказал он, — прекратите этот бардак.

Слова его пришлись как раз к месту и оказали воздействие наподобие ушата холодной воды; никогда не видел, чтобы столь шумная компания мгновенно заткнулась. Старообразный юноша тихонько положил губную гармонику рядом с креслом и поднял глаза.

— Ф-фу! — после паузы выдохнул он. — В чем дело, Рон? У тебя такой вид, словно ты вот-вот взорвешься.

— Прошу прощения, что таким образом вторгаюсь в ваше общество, — сказал я им, — но в силу важной причины. Знает ли кто-то из вас человека по имени Раймонд Пендерел?

Рыжий смертельно побледнел. Маленький человечек открыл рот, но, передумав, снова закрыл его, хотя, судя по его виду, было сомнительно, что его сообщение внесло бы какую-то ясность. Но Гарриет Кирктон это имя было знакомо, и тут уж никаких сомнений у меня не было. Девушка была на грани серьезного опьянения. Хотя она не шевельнулась и продолжала сидеть, опираясь на подлокотник, при свете стоящей рядом с ней лампы я заметил, как у нее побелели ногти, когда она с силой вцепилась в ножку бокала. Но я решил, что для меня еще не наступило время решительных действий.

— Никто? — переспросил я.

Они не проронили ни слова, и у меня появилось странное ощущение, что в этой звенящей тишине сгорают все мосты. Снова раздался сухой голос Холмса:

— Инспектор Каррузерс сообщил мне, что этот человек, Пендерел, был убит. Не прерывайте меня. Сегодня вечером он был заколот в музее — поправьте меня, инспектор, если я ошибаюсь, — ножом с рукояткой из слоновой кости, изъятым из одной из витрин. — Холмс аккуратно повторил мои слова. — Я объяснил инспектору, что мы весь вечер с девяти часов находились здесь, но похоже, он все же считает…

— Убийство, — повторил Рыжий и дрожащими руками растер лицо. Он был крепко пьян, но это сообщение так основательно встряхнуло его, как если бы он на машине влетел в столб. Он как-то странно разминал физиономию, словно пытаясь то ли что-то найти на ней, то ли смахнуть. Выражение его загоревшего до красноты лица было рассеянным, но довольно приятным. Когда на него все уставились, он вытаращил карие глаза: — Убийство! Господи, как ужасно! Вы хотите сказать, что убийство произошло прямо в музее? Когда? Когда это случилось?

Он начал колотить кулаками по столу. Но Холмс спокойно, как ни в чем не бывало, закончил предложение:

— …но похоже, он все же считает, что мы компания преступников. Ах да, прошу прощения. Мисс Кирктон, это инспектор Каррузерс. Мистер Бакстер, — кивнул он в сторону Рыжего, который продолжал что-то бормотать о ножах слоновой кости. — И мистер Уэйд… младший. — Обладатель странного лица поклонился с дружелюбной иронией, и Холмс предупредил его: — Когда вас будут спрашивать, постарайтесь собраться с мыслями, или же нас ждут неприятности, хотя у всех есть так называемое совместное алиби.

— Конечно, мы так и будем, — потрясение засмеялась Гарриет Кирктон. — Ради бога, какое мы имеем отношение ко всему этому?

Молодой Уэйд махнул рукой, призывая к молчанию. У него были выпученные, как у гоблина, глаза.

— И вот что пришло в мою ничтожную голову, — объявил он с торжественной неторопливостью, которая контрастировала с его возбужденными движениями. — Жуткий зуд разобраться в загадке, которая не имеет никакого смысла. Заткнись, мать твою! — Подобрав губную гармонику, он издал длинный трубный звук, чтобы подчеркнуть свои слова. Затем, глядя на Сэма Бакстера, повернулся спиной ко мне. — Итак, к делу. Первый вопрос…

— Да, но послушай, Старик, — вмешался Бакстер, — я уже задал вопрос, и инспектор собрался ответить на него. Когда его убили?

— Он погиб между половиной десятого и половиной одиннадцатого.

— Вы имеете в виду вечер? — с какой-то гнусной надеждой спросил Бакстер.

— Я имею в виду вечер.

Возникла пауза. Бакстер сел. Я не торопился задавать им вопросы, поскольку то, что они будут говорить без понуждения, по своей воле, может быть куда интереснее. Молодой Джерри Уэйд, которого тут звали Старик, похоже, понял это; чувствовалось, что под покровом показного добродушия он обеспокоен не менее Холмса. Ясно уловив ситуацию, он тихонько водил гармоникой по губам, и по выражению его глаз я видел, что у него растет и формируется какая-то идея.

— Инспектор, — резко бросил он, — что это за Пендерел и как он выглядит?

— Мы не знаем, кем он был. При нем нет никаких бумаг или документов, разве что пара визитных карточек. В сущности, в карманах у него ничего не оказалось, кроме газетной вырезки с информацией о мисс Уэйд…

— Черт! — вырвалось у мисс Кирктон.

Бакстер сурово уставился на меня.

— Значит, вот откуда дует ветер? — осведомился он хрипловатым баритоном, но так вежливо, что его голос можно было бы назвать дипломатическим. Он забавно контрастировал с ленточкой от шоколадной коробки, приколотой к его рубашке. — Прошу прощения, инспектор. Продолжайте.

— Что же до его описания, то он примерно шести футов роста, у него округлое лицо, нос с горбинкой, смуглая кожа, черные волосы и усы. Кому-нибудь из вас это что-то говорит?

По крайней мере, для троих мужчин это ровно ничего не значило; во всяком случае, мне так показалось. Горящий взгляд Уэйда потускнел, и он моргнул. Но мои следующие слова принесли результат.

— И когда я увидел его лежащим с кинжалом в груди, — продолжил я, — на нем были фальшивые черные бакенбарды…

Уэйд так и подскочил.

— Черные бакенбарды! — заорал он. — Вы сказали — черные бакенбарды?

— Да. А вы предполагали, — сказал я, — что они должны были быть светлыми, не так ли?

Мой собеседник спохватился.

— Мой дорогой инспектор, — с какой-то старомодной улыбкой проворковал он, — торжественно заверяю вас, что не имею ничего общего с бакенбардами. Я о них даже не думаю. И никогда не думал. Но вы так выразительно подчеркнули слово «черные», что я уже увидел, как все мы отправляемся на виселицу, ибо это слово было полно какого-то зловещего смысла. — У этого маленького гоблина воображения было больше, чем у всех остальных; я подумал, что при желании он может быть непревзойденным лжецом. — Труп с накладными бакенбардами! Там было что-то еще?

— В данный момент давайте немного поговорим о бакенбардах, — предложил я; настало время и мне перейти в наступление. — Вся эта история кошмарно запутана, и мы должны найти в ней какой-то смысл… Например, мистер Холмс, в первой комнате у вас висит — кажется, над комодом — снимок некоего человека в плаще и со светлыми бакенбардами. Видно, что это фотография любительского спектакля. Кто на ней изображен?

Холмс открыл было рот, замялся и молча обвел глазами комнату. Ответил Джерри Уэйд.

— Ах, это? — рассеянно переспросил он. — Это я.