"Иштван Галл. Два землемера " - читать интересную книгу автора

смотрит спокойно и неподвижно. - Думаю, оно и понятно.
- Почему же понятно?-недоумеваю я.
- Потому что граница - место особенное. Любая граница.
- Это для кого как.
- Для меня особенное, - пожимает плечами долговязый.
- Охотно верю. Кому такие мысли приходят в голову, для того, конечно!
- Какие мысли?
- Откуда я знаю? Сами же говорите, особенные.
Я почти ликую, что припер его к стенке. Но он спокойно пожимает
плечами.
- Откуда вам знать, о чем я думаю?
- Я не знаю, но чувствую.
- Этим не проживешь. - Он машет рукой, и лицо его оживляется. - Чутье
больше собаке, под стать.
Он двигает носом и дважды игриво и насмешливо тявкает.
Тут в разговор встревает коротышка:
- Не представляю, зачем люди за границу сбегают?
- Из жажды приключений. Главным образом молокососы, - отвечаю я. -
Работать не желают. Думают, там лучше.
- А, такое здравому человеку и в голову не придет.
- А может, им просто порядок наш не нравится.
- Вот, вот! О том и речь! Ну что это за люди? Ну скажите? Разве не
ничтожества, не мошенники? Покинуть родину, отречься от земли, что взрастила
и вскормила. Это ведь то же самое, что от матери отречься.
Он размахивает руками и говорит, говорит. И надо отдать должное, умно
говорит. Я поглядываю на долговязого: что он на это скажет. Но тот не
обращает на нас никакого внимания.
А толстяк продолжает с пафосом:
- Что его ждет за границей? А?
- Да. Но все же, знаете...
- Не человек, кто на такое способен. Мне бы и во сне такое в голову не
пришло. Поверьте.
Как не поверить! Верно говорит, будто моими словами!
- Никогда бы в голову не пришло, никогда! Я люблю свою родину.
Я уже собирался сказать ему, что совершенно с ним согласен, как вдруг
заговорил длинный, голос его звучал глухо:
- Я долгие годы жил в Граце.
Толстяк набросился на него:
- Ну и?
- И ничего.
Он отходит и садится ка корточки.
Коротышка толстяк стоит в воинственной позе: плащ развевается, лицо
горит. Он смотрит на меня как собака: выжидающе, дрожа от нетерпения, ждет
не дождется, чтобы я подал знак, науськал. А я смотрю на длинного, тот
сидит, поджав ноги и наклонясь вперед. Будто ждет удара и прячет тело между
колен. Его явно задели за живое слова толстяка; я торжествую, испытывая
мстительную радость от неожиданной победы. Но он взглянул на меня и сказал:
- А теперь я все же здесь.
Смотрю ему в лицо. Ни один мускул не дрогнет. Серые глаза спокойны и
неподвижны; они так самоуверенно впиваются в мои, что я невольно