"Александр Галич. Матросская тишина (Драматическая хроника в четырех действиях)" - читать интересную книгу автора

Загудел поезд, Давид играет все громче и ожесточеннее.

Раз и, два и, три и!.. Раз и, два и, три, и!.. Раз и, два и, три и!..

Гудит поезд.


Занавес


Действие третье
Война.
Октябрь тысяча девятьсот сорок четвертого года. Советская Армия
движется с боями на запад. В сумерки над осажденными городами стоит
невысокое зарево пожаров. Медленно падают черные хлопья пепла, похожие на
белые хлопья снега. Ветер гудит рваным листовым железом. Ахают дальнобойные.
И немногие уцелевшие жители, забившись в погреба и подвалы, устало и
нетерпеливо ждут. Жизнь и смерть начинаются одинаково - ударом приклада в
дверь.
В тот год мы возвращались в родные города, шагали по странно незнакомым
улицам, терли кулаком слипающиеся глаза и внезапно в невысоком холме с
лебедой и крапивой узнавали сказочную гору нашего детства, вспоминали первую
пятилетку, шарманку на соседнем дворе, неподвижного голубя в синем небе н
равнодушный женский голос, зовущий Сереньку.
Мы научились вспоминать. Мы стали взрослыми.
Санитарный поезд. Так называемый "кригеровский" вагон для
тяжелораненых. По обе стороны вагона двойной ряд подвесных коек с узким
проходом посредине. Верхний свет не горит, и в предутренних сумерках видны
только первые от тамбура четыре койки - верхняя и нижняя, верхняя и нижняя.
И на одной из этих коек, запрокинув голову на взбитую высоко подушку, сжав
запекшиеся губы и закрыв глаза, лежит старший лейтенант Давид Шварц.
Беспокойно и смутно спят раненые - мечутся, бредят, скрипят зубами,
плачут и разговаривают во сне. Кто-то выкрикивает - отрывисто и невнятно:
"Первое орудие - к бою! Второе орудие - к бою! По фашистским гадам прямой
наводкой - огонь!" Но никто не торопится выполнять приказания, не гремят
орудия, не взлетает в небо вопящая взорванная земля - мирно гудит поезд,
постукивают колеса, и лишь по временам за дребезжащими окнами вагона, как
напоминание об огне, пролетают быстрые, мгновенно гаснущие искры от
паровоза.
Возле койки Давида на низком табурете, положив на колени длинные
усталые руки с пожелтевшими от йода пальцами, в белом халате и затейливой
белой косынке медицинской сестры сидит Людмила Шутова, молча и тревожно
поглядывая на Давида.

Давид (с закрытыми глазами, ровным, тусклым голосом). Пить. Пить. Пить
дайте. Пить.
Людмила. Ну нельзя же тебе пить... Нельзя, милый! Ну, хочешь, я смочу
тебе губы... Хочешь, Давид?
Давид. Пить. Пить дайте. Пить.