"Александр Галич. Матросская тишина (Драматическая хроника в четырех действиях)" - читать интересную книгу автора

коржиками... Смертельная тоска, не могу!
Таня. И ты ни разу не был у них?
Давид. Ни разу. (Усмехнулся.) Смешно! Сколько лет я мечтал побывать на
улице Матросская тишина...
Таня. Поправишься - поедем.
Давид. Нет. Зачем? Это ведь самая обыкновенная улица. Я когда-то
придумал, что это кладбище кораблей, где стоят шхуны и парусники, а в
маленьких домиках на берегу живут старые моряки... А там, на самом деле,
живут Ханины родственники! Нет, не надо ездить на Матросскую тишину!

Молчание. Гудит поезд.

Таня. А зимою поездов почти не слышно, ты заметил? И осенью, когда
дожди... А летом и особенно весною, по вечерам, они так гудят... Почему это?
Давид. Не знаю.
Таня. А хочется уехать, верно?
Давид. Куда?
Таня. Куда-нибудь. Просто - сесть в поезд и уехать. Чтобы - чай в
стаканах с большими серебряными подстаканниками и сухарями в пакетиках... А
на остановке - яблоки, помидоры, огурцы... И бежать по платформе в тапочках
на босу ногу... А утро раннее-раннее, и холодно чуть-чуть... Будет так?
Давид. Будет. Непременно.
Таня. Я стала очень жадная, Додька! Хочу, чтобы все исполнилось. Все,
что придумала. Самая малая малость. Ничего не желаю уступать. Вот кончим, и
тогда...

Быстро входит сосед Давида - Слава Лебедев. Он коренастый, косолапый, у
него открытое мальчишеское лицо и большие, солидные роговые очки.

Лебедев. Добрый вечер.
Таня. Добрый вечер, Славочка.
Лебедев. Тебе письмо, Давид. (Через стол перебросил Давиду письмо. Сел
на свою кровать, закрыл руками лицо.)
Таня. Что с вами?
Лебедев. Голова болит.
Таня. И вы захворали?! Честное слово, прямо не общежитие, а лазарет!
Давид. Слава, а что в газетах?
Лебедев. Все то же. Продолжаются бои на подступах к Мадриду.

Давид вскрыл конверт, быстро пробежал глазами письмо.

Таня. Откуда?

Давид. Из Тульчина. Целый месяц шло. (Встал, со злостью разорвал
письмо, бросил в пепельницу.)
Таня. Что такое?
Давид. А какого черта он денег не шлет?!
Таня. Кто?

Давид, не отвечая, грустно примостился на подоконнике.