"Юлия Евгеньевна Галанина. Да, та самая миледи " - читать интересную книгу автора

Это был первый урок для меня.
Быть красивой, конечно, очень приятно, но если ты о себе не
позаботишься, никто о тебе не позаботится. Люди могут предать, умереть,
отвернуться. Зато вещи, которые принадлежат тебе и собственность которых за
тобой официально признана, останутся с тобой. Они надежней людей.
И именно в то время я поняла, что мужчины менее стойки, чем женщины.
Братья не выдержали и сломались. Собственная дальнейшая жизнь перестала
их интересовать. Они не хотели бороться. Жерар был слишком беден, чтобы быть
дворянином, и слишком благороден, чтобы стать мещанином. Он избрал странное,
на мой взгляд, занятие, которое, по его мнению, отвечало его положению, и
стал палачом.
Теперь никто не смог бы его упрекнуть в том, что он, дворянин,
опустился до зарабатывания денег на жизнь ремеслом.
Нет, он по-прежнему занимался тем, для чего его готовили: убивал людей.
Пусть не на войне или на дуэли, а на городской площади, и не шпагой или
мушкетом, а топором, но какая, в сущности, разница?
Люди его сторонились, как прокаженного, и Жерара это полностью
устраивало.
Робер послушно стал священником, ни чувствуя в груди ни малейшей божьей
искры, призывающий его к этой стезе. Сколько подобных ему... Он был тих и
замкнут, но все знают, что священнику и полагается быть таким. Я думаю, со
дня смерти мамы душа у него кровоточила день за днем, он был самым добрым из
нас.
Прошло несколько лет и все забылось. Другие события заслонили в памяти
людей все, что произошло с нашей семьей. Осталось лишь стойкое настороженное
отношение к нам, хотя мало кто помнил, почему это.
Той осенью, в день празднования Пресвятой Марии Сентябрьской, когда нас
с Робером отпустили на праздник к брату, Жерар сказал: "Вот теперь пора".
Мы дождались ночи, взяли заступы и пошли к часовне, туда, где за
оградой были могилы самоубийц. Было тихо и темно.
Жерар, теперь весьма опытный во всем, что касается переправки человека
в мир иной, с помощью Робера откопал останки. Платье лучше сохранилось, чем
мама, я же говорила, вещи прочнее людей. Робер по всем правилам отпел ее и
мы отнесли маму в склеп к отцу.
Вот теперь им действительно было наплевать на людей, на их глупые
правила и обряды. Прав был Жерар, у живых другое время. Никто ничего и не
узнал.
Я росла в монастыре, и все ясней мне становилось, что там я не
останусь. Добродетель почему-то стойко охраняет лишь дурнушек. Наверное, у
нее дурной вкус.
И именно в пятнадцать лет на моем плече появилось клеймо. Этот
загадочный момент я обойду молчанием. И не потому, что мне стыд закрывает
мне уста.
Просто за все эти годы я убедилась, что правда не интересует никого. В
наше время басням верят охотнее, любая, даже самая дикая ложь принимается
тем благосклоннее, чем точнее она отвечает запросам слушающего. А проверить
сказанное никто почему-то не хочет. Ведь для этого надо думать, делать,
шевелиться. Гораздо удобнее принять все, как оно есть. Хотя можно и
рассказать, почему бы нет...
Я любила, когда из монастыря меня отпускали к брату. В его доме, полном