"Сергей Гайдуков. Не спеши умирать в одиночку ("Саша Хохлов" #01) " - читать интересную книгу автора

- Ой, - с радостным удивлением сказал я. - Ну вот, можете же, когда
захотите.
- Это Лисицын велел тебе отдать, - пояснил парень, чтобы я не
переоценивал его доброту.
- Лисицын?
- Подполковник, который сейчас с тобой разговаривал.
- Ага, - многозначительно покачал головой я. - Лисицын. Да, как же. Он
решил бороться с курением.
Парень покосился на меня как на чумного. Я вышел на улицу, бережно
держа в руке блок "Мальборо" и думая, что мне теперь с ним делать, поскольку
сам я курить бросил полтора года назад с одиннадцатой попытки и начинать
мучения снова мне не хотелось.
Я решил отдать сигареты жене Джорджадзе. То есть вдове. Все-таки
последняя покупка. Было в этом словосочетании что-то возвышенно-трагическое.
Правда, в самом блоке ничего возвышенно-трагического не было.

6

А день-то, между прочим, был испорчен. И дело тут не в наручниках, не в
учиненном мне допросе и даже не в расстрелянном Георгии Эдуардовиче. Дело
было в том, что рассчитывал я на одно, а получил совсем другое.
Я думал, что вернусь поздно вечером, усталый, но довольный тем, что
классно выполнил свою новую работу. Георгий Эдуардович оценил бы меня по
достоинству и одобрительно похлопал бы по плечу. Так, глядишь, и сам собой
начался бы разговор о прибавке к зарплате...
Вместо этого я пришел домой в час дня, усталый - да, довольный - нет. Я
был зол как черт, да вот только злиться было нужно лишь на самого себя. Да
еще на того трансвестита в женском платье, что оставил меня сегодня утром
без работы. Я был выбит из колеи и чувствовал себя так, будто заблудился в
трех соснах, неожиданно выросших вокруг меня. Короче говоря, мне было
хреново.
Я сбросил в прихожей ботинки и прошел босиком по нагретому солнцем
паркету, освобождаясь попутно от пиджака. Паркет поскрипывал под ногами, и
это значило для меня то же самое, что тявканье старого верного пса,
обрадованного возвращением хозяина. Сколько себя помню, паркет в коридоре
поскрипывал. Сколько я помню, в комнатах на стенах были эти обои, уже
изрядно выгоревшие, кое-где оборванные. Но я не решался их поменять, потому
что в этом для меня заключалось понятие "уюта". Я считал свою квартиру
уютной, что бы там ни говорили другие, в том числе ДК. Разве только что она
была слишком большой для одного человека - четыре комнаты, большая кухня,
две лоджии. Нормально для городского прокурора с семьей из трех человек, но
для меня, единственного, кто остался из этой семьи, - перебор. Можно даже
потеряться. Но здесь жила память, здесь жили воспоминания, поэтому я
неизменно отыскивал себя в недрах квартиры. А паркет по-прежнему
поскрипывал, а обои все так же смотрели на меня глазами блеклых цветов. Уже
десять лет я жил здесь один. Я подумал об этом, и цифра показалась мне
нереальной, слишком круглой и юбилейной она была. Я хотел сделать ее более
точной, добавить месяцы, дни и часы, но...
Я не помнил даты смерти своих родителей. Значит, пусть будет десять
лет.