"Сергей Гагонин, Александр Гагонин. Психотехника рукопашной схватки" - читать интересную книгу автора

услышал? Да ничего, кроме потонувшего в хохоте: "О однодневное дитя случая и
нужды! Зачем ты заставляешь сказать меня то, что для вас лучше было бы не
знать, ибо жизнь свободнее от печали, когда человек не знает о своем
несчастье. Для вас людей лучше всего вообще не родиться, а уже затем идет
единственное доступное человеку - умереть как можно скорее после рождения".
Случай этот можно понимать как угодно, только не как выдумку античного
сочинителя. Для нас же она - один из важнейших архетипов греческого
сознания. Мировосприятие эллина в первую очередь трагично: самый сильный и
мужественный человек Ахилл должен погибнуть после предписанного ему подвига
и знает об этом, а самый умный человек Эдип за всеми сорванными покрывалами
обнаруживает те убийство и инцест, которых он так успешно избегал.
Заселенные резвящимися дриадами рощи Пелопоннеса больше напоминают лес
из девятой книги Ада, нежели идиллии Феокрита - из-под любой сломанной ветви
могла брызнуть кровь. Небо, планеты, звезды, деревья, животные - все было
персонифицировано, все было результатом какого-то чудовищного превращения
человека или в человека. Янтарь - это слезы обращенных в деревья сестер
Фаэтона Гелиад, плач о падении брата. Большая медведица - это обесчещенная
Зевсом и превращенная в зверя его женой Герой девушка Камисто. Ее
шестнадцатилетний сын, не узнав повстречавшуюся в лесу в столь ужасном
облике мать, уже собирался убить ее, когда Зевс, пожалев бывшую
возлюбленную, вознес обоих на небо. С тех пор Арктур (греч. - страж
медведицы) неотступно следует за матерью по небу и по просьбе Геры не
позволяет ей погружаться в светлые струи кругосветной реки Океана. Паук -
это рукодельница Арахна, обращенная в насекомое за то что дерзнула
соревноваться в ткачестве с самой Афиной! Даже ласточка - это юная красавица
Филомела, которую изнасиловал, отрезав затем язык муж ее сестры Прокны
Терей. Песенки соловья - это рыдание Прокны, улетают же сестры от ставшего
ястребом Терея, обращенные в птиц во время бегства от последнего после того
как в отместку за насилие накормили негодяя мясом его сына. Хотелось бы еще
раз напомнить, что события эти - не измышления поэтов, но мифическая
реальность, значащая для грека едва ли не больше, чем настоящая. Он впитывал
ее с детства так же как мы впитываем исторические познания и проносил, не
расплескав, где-то в глубине души даже через Олимпийские состязания.
Вот что писал о двойственности народа, у которого на протяжение
столетий соловей ассоциировался с матерью-убийцей, Ф. Ницше: "Грек знал и
ощущал страхи и ужасы существования: чтобы иметь вообще возможность жить, он
вынужден был заслонить себя от них блестящим порождением грез -
олимпийцами...Чтобы иметь возможность жить, греки должны были, по
глубочайшей необходимости, создать этих богов; это событие мы должны
представлять себе приблизительно так: из первобытного титанического порядка
богов ужаса, через посредство указанного аполлонического инстинкта красоты
путем медленных переходов развился олимпийский порядок богов радости; так
розы пробиваются из тернистой чащи кустов. Как мог бы иначе такой болезненно
чувствительный, такой неистовый в своих желаниях, такой из ряда вон склонный
к страданию народ вынести существование, если бы оно не было представлено
ему в его богах озаренным в столь ослепительном ореоле?... Существование под
яркими солнечными лучами таких богов ощущается как нечто само по себе
достойное стремления, и действительное страдание гомеровского человека
связано с уходом от жизни, прежде всего со скорым уходом..." ( Рождение
трагедии из духа музыки, М., 1990)