"Нина Габриэлян. Хозяин Травы" - читать интересную книгу автора

не ляпни при нем. Не ребенок, а наказанье!
Я хохотал, Полина тоненько подхихикивала, чешуйчатокрылая и
реснитчатоглазая Психея, цепляясь ломкими пальчиками за края трещинки,
пыталась выпростать наружу свое бесформенное тельце.

Не знаю, чем она зацепила меня? Ведь не внешностью же. Наверно, все
дело было в снах. Да, точно - в снах. Днем я был преуспевающий
поэт-переводчик, редактор престижного издательства. Но по ночам... По ночам
мир оборачивался ко мне совсем другой стороной. Он вдруг обнаруживал в себе
текучесть, зыбкость, способность к необычным превращениям. Один из таких
фрагментов моей ночной жизни повторялся особенно часто. Будто я в нашей
квартире на Университетском, и отец в трусах и майке сидит за обеденным
столом, и в руке у него - бритва. А рядом с ним в розовом халате стоит наша
соседка с седьмого этажа тетя Клава. "Что, сынок, соскучился по нас? -
ласково спрашивает отец и взмахивает бритвой. - Иди к нам". - "Иди, -
повторяет тетя Клава, и в руке у нее тоже появляется бритва. - Ты что, не
узнал меня? Я твоя мама". И я вскрикиваю и бегу от них по коридору. Там,
посреди двора, залитого солнцем, стоит пустое черное кресло-каталка на
высоких колесах, а сзади него улыбается тетя Клава: "Ну что ты, глупыш? Иди
ко мне, спатки пора". И я вижу, что кресло все усеяно мелкими белыми
улитками...
И то ли в рисунках этой девочки было нечто, наводящее на мысль о том,
что и ей знакома ночная сторона жизни, то ли... Не знаю.
Когда раздался телефонный звонок и в трубке еле слышно, как будто
звонили по крайней мере из созвездия альфы Центавра, прошелестело
"здравствуйте", я почему-то разволновался. "Полина! - закричал я. - Полина,
говорите в трубку, я вас почти не слышу". - "Я только хотела спросить, -
прошептали в трубке, - вы действительно хотите, чтобы я пришла к вам? Вы мне
Верлена обещали". Я решительно не помнил ни о каком Верлене, но...
"Действительно, действительно! Я буду вам очень рад! Записывайте адрес". -
"Я записываю", - донеслось из трубки - тихо-тихо, еле различимо.
Когда я открыл ей дверь, она стояла, склонив голову набок, и то ли
радостно, то ли испуганно смотрела на меня. Одета она была все в ту же
красную юбку и серую кофту.
- Как вы хотите, сперва кофе попьем, а потом, чуть попозже, пообедаем?
Или сразу обед?
- Не знаю... Как в вашем доме принято...
- Да никак особенно не принято. Вы во сколько завтракали?
- Я утром пила молоко.
- Так вы голодная? Тогда быстренько накрывать на стол. Вон там, в
серванте, - тарелки и чашки.
Вернувшись из кухни с банкой соленых огурцов, я увидел, что девочка
листает томик Пушкина.
- Вы любите Пушкина? - спросил я.
- Нет, что вы! Его значение сильно преувеличено.
- Вот как? - улыбнулся я.
- Он ведь не создал ничего оригинального. Все это перепевы из
европейской поэзии, - наставительным тоном пояснила девочка. - Ой, может
быть, я вас обидела?
-Да нет... - Ее самоуверенность позабавила меня. - Вот колбасу режьте.