"Эухенио Фуэнтес. В лесной глуши " - читать интересную книгу автора

нужные ей для завершения картин. А перед тем как вернуться, у нее еще будет
время подумать о своих отношениях с Маркосом, подумать спокойно, созерцая
неповторимый пейзаж, при виде которого невозможно поверить, что существуют
зараженные реки, черный дым в небе, загрязненные ядовитыми отходами поля.
Она надела удобные непромокаемые сапоги, холщевые брюки, светлую рубашку
мужского покроя, кепку и отправилась в путь. Все было так же хорошо, как и
во время предыдущих прогулок, поэтому она не желала поддаваться нелепому
чувству страха. Она понимала: очень легко испугаться, одиноко шагая в чаще
леса, но напомнила себе, что она сильная и независимая девушка, что после
смерти отца одна живет в мадридской квартире и открывает дверь, не спрашивая
"кто там?", что презирает боязнь темноты и двойные засовы, а еще больше -
малодушный подозрительный взгляд, который свойственен одиноким женщинам,
вздрагивающим от каждого дверного звонка в ожидании беды. Она шла полтора
часа с лишним и без особого сожаления повернула бы назад, но подозревала,
что если сейчас вернется в отель, то больше никогда не осмелится отправиться
гулять одна, потому что знала: память часто играет с нами злые шутки. Она
подтянула лямки рюкзака, отхлебнула воды из фляги и решительным шагом
продолжила путь.
Через пять минут лесная дорога, накатанная машинами, вывела к большой
прогалине, а оттуда разделилась на две тропы. Левая, более широкая,
спускалась к озеру. Не останавливаясь, она пошла по правой, поднимавшейся к
пещерам с рисунками, и снова затылком почувствовала, будто кто-то наблюдает
за ней, желая удостовериться, что она следует заранее выбранным маршрутом.
Опять засомневавшись, не стоит ли вернуться, она ускорила шаг, хотя и
понимала, что уж здесь-то вероятность встретить кого-либо ничтожно мала - по
этой пустынной тропе почти никто не ходил, все предпочитали гулять по
долинам и холмам, глазея на крупных зверей заповедника, которые в больших
количествах паслись у болота и позволяли фотографировать себя, не слишком
опасаясь людей. Капля пота сползла у нее по лбу и скользнула между бровями к
носу. Она вытерла ее рукавом и, сама не зная почему, может, чтобы определить
положение солнца, подняла глаза к небу. Очень высоко, в лазурной утренней
вышине медленно парили два коршуна, сытые и довольные, видимо переваривая
мышь, змею или какую-нибудь падаль, съеденную на рассвете. Ее всегда
удивляло и восхищало великолепие и многообразие птиц, встречавшихся в
заповеднике, причем их здесь было гораздо больше, чем других животных, -
подчеркнуто безразличный ко всему коршун, величественный орел, изящный,
белогрудый, будто с салфеткой на шее, стервятник, высокомерный черный аист с
клювом, полным лягушек, гриф, сладострастно и методично пожирающий падаль,
сокол, пикирующий на головы своих жертв с высоты, проворный и элегантный
стриж, наглая сорока, молчаливый ястреб, рассекающий тюль неба острыми
ножницами своих крыльев, иволга с вибрирующим колокольчиком в горле,
куропатка, которая, взлетев, так хлопает крыльями, будто у нее ломаются
кости... Она всегда считала их лучшим доказательством того, что этот клочок
земли сохранился в первозданном виде, чистый, незагрязненный. Птицы были
свободны, и если уж появлялись в Патерностере, так потому, что здесь еще
осталась природная среда, почти исчезнувшая во всех других местах. Можно
искусственно создать зону обитания для кабанов или оленей, огородив ее
забором, но невозможно огородить кусок неба, чтобы там жили и размножались
хищники. Как хорошо, подумала она, что это место не слишком известно, а то
каждое воскресенье здесь ходили бы толпы туристов; хотя сейчас она была бы