"Донован Фрост. Конан и Копье Крома ("Конан") " - читать интересную книгу автора

Аквилонии, который как раз правил лезвие топора - красный правильный брусок,
выпав из взметнувшейся в воинском приветствии руки, глухо стукнул по щиту и
утонул в грязном снегу.
- Пополнение в строй ставят, - проговорил боссонец и опустился на
прежнее место. Его напарник, сняв рукавицу и запуская руку в холодную жижу
за бруском, добавил:
- Молодой дворянин муштрует.
Впрочем, Сапсан и сам уже видел - два десятка недавно прибывших в
лагерь гандерских увальней, разбитые на пары, охаживали друг друга
тяжеленными на вид дубинами, забавно хрипя и меся грязь босыми ногами. Они
были по пояс голыми, и пар валил от раскрасневшихся на стуже тел.
Кое-кому уже изрядно досталось - из рассеченной брови одного капала в
грязь неестественно алая кровь, на разбитых губах другого вздувались пузыри
сукровицы, третий при каждом резком движении охал и кривился на левый бок,
где меж ребрами наливалась солидная гуля.
Вокруг учебной площадки в середине укрепленного лагеря собралась
изрядная толпа легионеров, жужжавшая, как разворошенный улей. То и дело
кто-нибудь выкрикивал грубоватые слова одобрения или гневные тирады в адрес
земляков - особенно громко шумели и сквернословили гандеры.
Между дерущимися расхаживал один из прибывших с Орантисом столичных
офицеров - самый молодой, едва ли не мальчишка.
"Герцогов племянник, паж... " - припомнил Сапсан и поморщился.
Столичные дворяне самим фактом своего существования вызывали у него острые
приступы головной боли.
Молодой тарантиец, ловко лавируя среди так и летающих вокруг дубинок,
рук и ног, находил время для каких-то замечаний, бросаемых тому или иному
палочному бойцу. Имели они смысл или же служили тарантийцу средством
показать важность порученного ему дела, Сапсан на таком расстоянии
расслышать не мог. Однако он отметил плавность и точность передвижений пажа
в самой гуще дерущихся - тот двигался, словно тонко чувствующий ритм танцор,
не петляя или прыгая, и не останавливаясь, ровно и достаточно спокойно для
сложившейся вокруг толчеи перемещаясь к интересующим его парам. Синий плащ с
верноподданническими золотыми львами был перекинут через согнутую в локте
левую руку, открывая сияющую кольчужную рубаху, правая небрежно лежала на
навершии тонкого длинного меча.
На поясе, излишне тяжелом для столь хрупкой фигуры, угадывался кинжал и
еще какая-то режуще-колющая снасть, справа висел на цепочке рожок, однако
при всем при этом тарантийский юноша, увешанный как ковер со стены оружейной
лавки, двигался во всей этой сбруе не без изящества и достоинства - и
хваленый плащ не волочился по грязи, и мелочи не болтались и не бряцали, и
меч, подвешенный без портупеи - на кавалерийский восточный манер, высоко и
почти горизонтально, - не цеплял дерущихся и не путался между ног... словом,
не происходило ничего такого, чего ожидали от столичного франта бывалые
вояки, собравшиеся посмеяться над неженкой, назначенным учить гандерландских
парней держать в руках оружие.
Меж тем поединщики начинали выдыхаться, дубинки взлетали вверх все
медленнее и медленнее, движения новобранцев стали как у подгулявших
заморийских матросов. Тарантиец почувствовал, что занятие следует прервать,
и остановился, набрав в легкие побольше воздуха для команды, когда из своего
шатра вышел и направился к открытой площадке герцог Орантис.