"Властелин суда" - читать интересную книгу автора (Дугони Роберт)

9

Слоун вышел из лифта и торопливым шагом двинулся через облицованную итальянским мрамором приемную с персидскими коврами, кожаной мебелью и картинами на стенах. Подобным образом меблированные приемные встречали посетителей на каждом из пяти этажей корпорации «Фостер и Бейн» — дорогое убранство, приличествующее фирме, где работает почти тысяча юристов, а ее годовой доход в отделениях банков, разбросанных как в Штатах, так и в Европе и даже Гонконге, составляет 330 миллионов долларов.

Слоун опаздывал; полиция прибыла к нему в дом далеко не сразу; прибыв же, она, казалось, не проявила особого интереса, задав лишь положенное количество вопросов. Слоун совершенно не понимал, кто и зачем мог совершить налет на его квартиру, и так как ничего из ценностей, включая часы «ролекс», у него не пропало, он счел, что скупки и ломбарды ему тут тоже не помогут. Он вытерпел всю процедуру, так как достаточно знал страховые компании и понимал, что первым делом любой агент поинтересуется, присовокупил ли он к бумагам полицейский протокол. Теперь, когда копия протокола у него имелась, он мог заняться заявлением, но данные по страховке он оставил в офисе.

К одиннадцати офис будет уже бурлить, что означает необходимость отвечать на недоуменные вопросы, почему человек, впервые за пять лет взявший свободные дни, явился на работу. Он решил для простоты говорить, что перед отъездом хочет кое-что докончить.

На двадцать девятом этаже он быстрым шагом прошел мимо дежурного секретаря, маячившего на фоне панорамного окна с видом на Сан-Францисский залив от самого Эйнджел-Айленд до Бэй-бридж, и шмыгнул в коридор. Коридор был пуст, хотя из комнат и доносились голоса — коллеги трудились, вырабатывая «человекочасы». Эти «человекочасы» в больших адвокатских конторах были на вес золота, так как ими измерялись производительность труда адвоката и степень его усердия и самоотверженности, не говоря уже о том, что в соответствии с ними выставлялись счета клиентам.

Тина Скокколо, когда он проходил мимо ее стеклянной будки, сделала стойку. Проскользнуть незамеченным оказалось невозможным.

— Что это ты тут делаешь? — В голосе ее прозвучало не столько даже любопытство, сколько раздраженное недоумение.

Слоун приложил палец к губам, не замедляя шага и не отрывая взгляда от финишной черты в конце коридора — двери в его кабинет в северо-западном углу здания.

— Ничего. Ты меня не видишь.

Она высунула голову из-за стекла.

— Тогда, полагаю, и не слышу, что ты мне сейчас говоришь, да? — Слова эти были сказаны уже ему вдогонку.

— Именно. И ни с кем меня не соединяй.

— Ты хромаешь.

Он распахнул дверь своего кабинета и, едва войдя, внезапно остановился, как турист в музее перед красной заградительной ленточкой. Взгляд метнулся к табличке на стене: «Мистер Дэвид Слоун».

Его кабинет было не узнать! Хлам, скопившийся за четырнадцать лет его службы, чудесным образом исчез. Место кип заявлений, блокнотов и шатких стопок старых представлений суду, с незапамятных времен высившихся по углам, заняли два фикуса в горшках. На светло-коричневом ковре впервые обозначился серо-синий узор. Почта на его столе была сложена в аккуратную небольшую стопочку, а корзина для мусора пуста. Помнится, он видел ее дно лишь в первый день своей работы в конторе. Он чувствовал, что на его свободу посягнули, в то же время освободив его. Как и большинству адвокатов, ему было уютно среди беспорядка, в хлам он кутался, как в одеяло. Но теперь он даже не мог вспомнить, зачем ему были нужны все эти бумаги, и испытывал большое облегчение, словно с плеч его сняли груз.

— Тина! — крикнул он в коридор.

— Прости, — раздалось оттуда, — но я не слышу: тебя ведь нет!

Улыбнувшись, он прошел к себе и провел пальцем по своему столу — его явно обработали полиролем с лимонной отдушкой. Даже абстрактную картину над его рабочим местом, ранее висевшую криво, она протерла и повесила как надо, рядом висели его дипломы, а вот и статья — он сразу углядел ее. Статью сунули в рамочку и поместили между дипломов, пытаясь спрятать с какой-то, еще неясной, целью. Заголовок так и пышет гордостью: «Мощнейшее оружие Сан-Франциско».

А под ним фотография, та самая, которую шлепнула ему на грудь Патриция Хансен, — фотография была даже хуже заголовка. Фотограф прислонил его к столу в зале заседаний, и фигура на фотографии кренилась, как Пизанская башня. Незадолго перед тем постриженные волосы торчали, как иглы у дикобраза, и пришлось в последнюю минуту прибегнуть к гелю, причем так основательно, что цвет их изменился — вместо темно-русых они стали черными как вакса и слиплись, сделавшись похожими на маску, которую цепляют в Хэллоуин. Свет, падавший из затемненного окна, отбрасывал на лицо тени, образуя поперек вздернутого подбородка и скул рытвины, подобные дорожным колеям, что делало его старше годков примерно на десять. Ему можно было дать лет сорок семь. Смуглая кожа, густые брови и полные губы обычно смягчали его внешность, но тут эти мрачные тени и слипшаяся шевелюра превращали его в записного злодея.

Сама статья была под стать заголовку и фотографии: в напыщенных выражениях она расписывала подвиги «лучшего юриста по убийствам во всем Сан-Франциско». Боб Фостер настоял на том, чтобы Слоун побеседовал с репортером — занятие Слоуну ненавистное, — самолично присовокупив к материалу кое-что от себя с целью заполучить для фирмы побольше клиентов, для чего не пощадил природной скромности и добропорядочности Слоуна. Со времени публикации статьи Слоун постоянно чувствовал себя под прицелом — количество трудных дел у него возросло чуть ли не вдвое, а шансы на мирный исход таяли на глазах: его клиенты были теперь уверены в успехе, а прокуроры видели своей задачей сбить спесь с зарвавшегося адвоката.

Слоун снял статью со стены и уже хотел сунуть ее в ящик стола, как дверь кабинета распахнулась, впустив Тину, а за ней вереницу адвокатов и служащих конторы, кричавших «сюрприз!» и кидавших в него конфетти. Кто-то гудел в рожок в самое его ухо. В руках Тина держала сильно початый торт с двумя свечками и цифрами «1» и «5», хотя, приглядевшись, можно было различить, что «1» было переделано из цифры «3». Коллеги тянули головы друг у друга из-за спины, как школьники на групповом снимке, и, не оспаривая звания «скромных сотрудников великого Слоуна», спешили первыми пожать ему руку.

Тина вручила ему торт. Слоун положил на стол статью, стряхнул с плеч конфетти и вытащил застрявшие в волосах ленточки серпантина. Буквы из глазури на торте образовывали загадочную надпись: «...ем рожд...».

— Чей же это именинный торт?

Вопрос этот Тина проигнорировала.

— Задуй-ка свечу! — распорядилась она.

Поставив торт на стол, она принялась резать его на куски.

— Я собиралась поздравить тебя и устроить вечеринку в понедельник, когда ты должен был вернуться. Прости, но это все, что можно было устроить экспромтом. — И она протянула ему бумажную тарелку с куском шоколадного торта.

— По какому поводу шум?

Хриплый от привычных ему двух пачек сигарет в день голос Боба Фостера скрежетал, как мотор, заводимый в морозное утро. Фостер появился в дверях кабинета — роскошный, в сшитой на заказ голубой рубашке с белым воротничком и ониксовыми запонками, в расписанном вручную галстуке — незыблемый оплот борьбы с небрежностью и обезличенностью в одежде, пропагандируемыми нашей техногенной цивилизацией и модой, которой волей-неволей покорилась и сан-францисская адвокатура. Толпа при виде его расступилась, как волны Красного моря перед Моисеем.

Фостер приблизился к Слоуну.

— Два часа? Вы продержали присяжных в совещательной комнате целых два часа, Слоун? Так-то вы усвоили мои уроки? — вопросил он с наигранным негодованием, вызвавшим веселый смех всех присутствующих. И тут же он потряс руку Слоуну: — Отличная работа! Не думал, что ты спасешь этого осла на сей раз! Фрэнк Эббот чуть свет позвонил мне. Он вне себя от радости. Похоже, позволит мне обыграть себя в гольф в уикенд.

Слоун выдавил из себя улыбку.

— Вот и прекрасно.

Фостер заговорщицки придвинулся к нему.

— Я знаю, что этот мерзавец слова доброго не стоит. Да и все это знают, но он внук своего деда, и, поверьте мне, пока Пол Эббот там у руля, дел, затеянных против «Эббот секьюрити», будет не меньше, чем свиней в свинарнике, а это нам прямая выгода. Всем прочим юристам он отказал. И уже передает семь дел в наше ведение.

К горлу Слоуна подступила тошнота.

— Остается лишь надеяться, что это дело Скотт не слишком перевернет наше размеренное существование. — Отступив на шаг, Фостер выпустил из своих ладоней руки Слоуна. Он окинул взглядом бейсбольную, с эмблемой «Сан-Франциско джайентс» каскетку Слоуна, его ветровку и синие джинсы, словно только сейчас все это заметил: — А вообще, какого черта ты здесь делаешь? Ты же бог знает сколько времени не брал себе дни! Я думал, ты уже по горам где-то лазаешь!

— Заглянул, только чтобы докончить кое-что.

Фостер поднял бровь.

— Мне-то уж баки не заколачивай! Я знаю, что такое «кое-что докончить» в пятницу! Не успеешь оглянуться — и полдня как не бывало. А там уж имеет смысл пробыть до вечера, чтобы хоть уикенд себе освободить, а к делам еще не приступил, потому что телефон разрывается и коллеги то и дело наведываются к тебе в кабинет — пописать и то некогда. И вот уже воскресный вечер, и вот уже жена по телефону требует развода и половины твоего состояния! Дело известное...

Все засмеялись, хотя Фостер не столько острил, сколько говорил чистую правду: половина всех сотрудников «Фостера и Бейна» пережили развод по меньшей мере однажды, сам же Фостер разводился дважды. Он взглянул на часы:

— Пятнадцать минут. После чего я лично выставлю тебя отсюда! — Он повернулся к собравшимся: — Ладно, ребята, давайте ешьте ваш торт, а потом расходитесь и принимайтесь за работу — дайте возможность человеку уйти! — Он положил себе на тарелку большой ломоть торта и, слизав с пальцев шоколад, вывалился в коридор, откуда послышались телефонные звонки и его крики: — Иду, иду, черт побери!

Собравшиеся постепенно разошлись, обменявшись с ним последними рукопожатиями и приветствиями, и в кабинете осталась одна Тина.

— Я считала, что тебя сегодня не будет. Думала, ты в горы отправился, — сказала она.

Слоун сел за стол и взял в руки верхнее письмо из стопки.

— Хотел разобраться с бумагами, чтобы потом не беспокоиться. А получилось, что в этом не было необходимости. Спасибо тебе за то, что разгребла у меня завал.

— С помощью двух бульдозеров.

Он кивнул в сторону фикусов.

— И растения эти здесь очень к месту.

— Подумала, что кислород тебе не помешает.

— Здесь или вообще?

— Я имела в виду пятый этаж.

— А чем это тянет?

— Свежим воздухом.

Она прикрыла дверь. В свои тридцать три Тина Скокколо была на четыре года младше Слоуна, но порой она вела себя с ним как мать. Возможно, потому что ей это было привычно. У нее имелся девятилетний сын Джейк от брака, рухнувшего, когда ей было двадцать четыре, и оставившего Тину матерью-одиночкой — опыт, по-видимому, закаливший ее характер. Слоуну не приходило в голову просить ее о свидании, хотя возможности для этого и были. На корпоративных вечеринках, когда адвокаты много пили и много себе позволяли, она царила и выглядела лучше некуда: при росте пять футов восемь дюймов отличалась спортивным сложением — стройные ноги, крепкие плечи, тонкая талия. Не будучи, что называется, красавицей, она обладала природной привлекательностью. Золотисто-рыжие волосы до плеч оттеняли белую кожу, а россыпь веснушек на переносице придавала ее облику девическую задорность. Ее голубые глаза искрились, когда она смеялась, и становились холодно-серыми в минуты печали. Непрошеные ухаживания она либо пресекала, ставя на место зарвавшегося коллегу каким-нибудь метким словцом, а нередко — напоминанием о его супружеском долге, либо просто уходила с вечеринки пораньше, пока выпитое еще не начинало развязывать языки.

— У тебя все в порядке? — Скрестив, как директриса в разговоре с нерадивым школьником руки, она ожидала ответа начистоту.

— Все прекрасно.

— Ты выглядишь утомленным.

— Так и есть. Обычное дело: процессы всегда утомляют.

— Ты не заболел?

— Не дождешься.

Она подступила к нему поближе, вглядываясь в его лицо.

— А что это за шишка у тебя на лбу?

Он натянул на лоб бейсболку.

— Просто шишка, и все. Стукнулся.

— По скалам лазил? — неодобрительно осведомилась она.

— Не успел.

Сняв ветровку, он уселся в кожаное кресло, но это не поколебало решимости Тины. После многих лет работы бок о бок с ним она отлично понимала, когда он врет, и никогда не упускала случая призвать его к ответу.

Он откинулся на спинку кресла.

— Ну ладно. Кто-то вломился ко мне в квартиру и основательно ее переворошил. Я чуть ли не все утро приводил все в порядок.

— Ужас какой. А ты...

— Обратился в полицию? Да. Они приехали, составили протокол, и на этом все и закончилось, так как подозреваемых нет, а ничего из ценностей вроде бы не пропало.

— А ты собираешься...

— Потребовать от страховой компании возмещения убытков? Да. И на работу зашел, в частности, за этим.

— А ты не догадываешься...

— Кто бы это мог быть? Нет. Кто-нибудь из тех, кто меня ненавидит, а больше ничего сказать не могу.

Она нахмурилась.

— Ну что ж, пусть так. — И она направилась к двери.

Он отложил почту.

— Тина?

Она оглянулась.

— Ты прости меня. Просто я немного устал и нервничаю. Я не собирался вымещать это на тебе.

— Извинения приняты. Могу я чем-нибудь помочь?

— Как у тебя с выбором мебели по каталогам?

— Они тебе и мебель попортили?

— Мне нужны диван и кресло ему под пару. Кожаные. Неброские. Просто чтобы было на чем сидеть. Еще мне понадобятся телевизор, стереосистема и новая тахта.

— Они стащили твою тахту?

— Нет, лишь вспороли.

— Зачем?

Он пожал плечами.

— В этом весь вопрос. Отыщи, кто может доставить мебель на дом. Воспользуйся моей кредиткой.

— Ты даешь мне карт-бланш?

— Только не опустошай мой счет. Да, еще принеси мне, пожалуйста, мою страховку.

Подождав, пока за ней закроется дверь, он крутанул кресло и устремил взгляд в бескрайнюю и чистую, без единого облачка, небесную синеву и грифельно-серые воды Сан-Францисского залива. Летевший в вышине самолет тянул по небосклону узкий белый след, похожий на нечаянно брызнувшую на синий холст белую краску.

Через пять минут Тина вернулась.

— Дэвид, на что это ты там уставился?

Он оторвал взгляд от окна.

— Наверное, просто позволил себе секунду видом полюбоваться.

Она тоже подошла к окну.

— Видом? С чего это вдруг?

— Что тут удивительного? Почему бы и нет?

— Потому что за десять лет, что с тобой работаю, я такое замечаю впервые.

Она вручила ему три розовые бумажки с сообщениями о телефонных звонках и четыре письма без подписи.

— Остальное я записала на голосовую почту.

С ростом его популярности она начала фильтровать его звонки и электронную почту. Взглянув на имена двух первых звонивших, он отнес их к категории несрочных. Имя третьего ничего ему не говорило:

— Джо Браник — кто это?