"Николай Фробениус. Лакей маркиза де Сада, или Каталог Латура " - читать интересную книгу автора

моими. Существует ли единый неписаный закон, обязательный для всех людей?
Если существует, то я, безусловно, нарушил его. Но каково должно быть
наказание за нарушение неписаного закона?
Вскрытие графа до сих пор не дает мне покоя. С научной точки зрения
оно было плохо подготовлено. Я критически отношусь к своей технике и
думаю, как мне ее улучшить. Но меня мучит не только это. Однако, что
именно, не понимаю. Что-то во всей той ситуации тревожит меня. Долина,
граф, лошадь, сумерки. Каждый раз, когда я вспоминаю тот день, у меня
появляется неприятное ощущение в затылке.
Мой господин бранится, рвет и мечет, гневается по малейшему поводу.
Постоянно жалуется на коменданта де Лоне. Пишет длинные гневные письма
правительству Сардинии, высмеивает тюремщиков, их непроходимую тупость. Я
пытаюсь придумать для него разные планы бегства, но это не может утешить
его.
Во время ежедневных прогулок вокруг башни Сен-Пьер, вдоль крепостной
стены с бойницами, мимо подземной камеры, откуда доносится вой сошедшего с
ума узника, потом по тропинке к огороду и оттуда мимо капеллы в Нижней
башне через площадь обратно в камеру маркиз проклинает "этих сумасшедших
преступников, которые держат его взаперти". Он харкает и плюется.
- Они еще подлее, чем продавцы тухлого тунца в Эксе. Они служат
палачам. Презрение мадам президентши настигает меня даже здесь, Латур, они
шлют мне глупые, злобные письма, словно я не люблю своих детей и Рене,
словно я никогда не любил своих родителей. Неужели я такое чудовище лишь
потому, что немного развлекся с продажной девкой? Разве я не заслуживаю
жизни?
Я кладу руку на плечо маркиза, здесь, в крепости, мы одинаково
значительны или одинаково ничтожны, и говорю:
- Вы лучшее из всего, что было и есть во Франции.
Два раза в неделю мне приходится ездить в Шамбери, чтобы привезти
маркизу то, что ему необходимо: одеколон, померанцевую туалетную воду,
ванильные пастилки, чернила с бумагой, бренди, стеариновые свечи,
лекарства. Мне не нравятся эти прогулки на свободу. Я стараюсь не смотреть
на людские тела. Почти ни с кем не разговариваю. Предпочитаю оставаться в
крепости. Мне нравится тюремная жизнь.
Независимо от того, чего и сколько я привожу, мой господин одинаково
недоволен. Я пытаюсь найти в нем хоть малейшие признаки оптимизма и не
нахожу. Он продолжает ныть. Его мучают головные боли, боли в груди,
нарывы, ему нужны все новые и новые лекарства.
Говорит он не умолкая. Злится и готов взорваться от любых слов,
объяснений, анекдотов. Он негодует на Божию злобу, на природные "молекулы
злобы" и свою порочность, словно она досталась ему от рождения, а не
усвоена им добровольно. Маркиз пытается оправдать себя разумными доводами:
содеянное им - не преступление. По-моему, он живет в плену ходящих о нем
слухов.
Я лежу и мечтаю в этом мире из камня. О том, что меня ждет в Париже.
О телах номер пять, шесть и семь. Тело номер восемь лежит и дышит здесь,
рядом со мной. Но мне не хочется думать об этом.
Лицо маркиза искажает гримаса боли. Настоящей или придуманной? Он
всегда играл с болью. По ночам мы беседуем о домах терпимости, о женщинах.
Он говорит о женской жестокости; по его мнению, общество выиграло бы, если