"Клаус Фритцше. Воздушный стрелок " - читать интересную книгу автора

холодное и туманное. Одевшись наспех в короткие брюки и одну лишь коричневую
рубашку, я сидел на открытом ветру и дико мерз, пока мы не достигли колонн
на марше. После 14 дней, проведенных в постели, марш с "обезьяной" на спине
(войсковой ранец с коровьим мехом наружу и притороченной к нему свернутой
плащ-палаткой) стал для меня сущей мукой. Я был в ярости от незаслуженного
обращения. Был уже обед, когда мы наконец вернулись в расположение школы,
чтобы сменить маршевые ранцы на чемоданы, приготовленные к отъезду домой на
каникулы.
Как я выдержал поездку домой на поезде, уже не помню. По прибытии домой
температура была уже очень высокой. Рецидив - мокрый плеврит. Вот с этим и
начались летние каникулы. Антибиотиков, с помощью которых можно было быстро
сбивать температуру, тогда еще не было. Выздоровление протекало медленно. А
смертные исходы у пациентов с таким диагнозом не считались редкостью.
И тут еще из Наумбурга пришел "голубой конверт", т.е. сообщение:
"Ваш сын не успевает по школьной программе, поэтому мы рекомендуем
освободить его от посещения этой школы." Формальной причиной для этого
послужили спортивная подготовка и история, по которым я был "двоечником".
То, что такое решение могло быть принято на третьем месяце учебного
года, я мог объяснить тем, что я давно находился в "списке сбитых"
(Abschussliste - счет сбитых самолетов. Терминология Люфтваффе - ОК), и
может быть, после консультации между воспитателями и врачом школы по поводу
правомерности отправки меня на марш, а также возможных последствий.
Лишенный возможности купаться и играть, вышвырнутый из элитной школы,
как "не доросшая задница из последней шеренги", слушающий деревенские
сплетни о несостоявшемся младшеньком деревенского учителя, проводил я летние
каникулы преимущественно в горизонтальном положении. В любом отношении я
чувствовал себя абсолютно отвратительно. Мне было 14 лет.


1.03 ИНТЕРЛЮДИЯ


А потом последовал прием в государственную школу имени Мартина Лютера в
Айслейбэне, в реальную гимназию, в новый жизненный отрезок, преисполненный
успехами. Психологическая травма от Наполы быстро ушла на задний план, хотя
от нее я не смог полностью избавиться до самой старости. Читатель может
удивиться, что после того, как я был вышвырнут из элитной школы Напола, не
сделал соответствующих выводов по поводу Гитлера и национал-социализма. Но
эту элитную школу я расценивал как "язву на некогда здоровом теле", не зная
или не хотя знать, что это тело было поражено уже массой таких язв.
В новой школе я встретил большое количество друзей начальной школы, ни
один из которых не подал вида, что я, мол, вылетел из элитной школы, и,
собственно, был отщепенцем. Напротив: Меня приветствовали как, своего роде,
заблудшего сына. Это был дружный класс. В 1990 году с обеих частей Германии
на встречу выпускников, окончивших школу ровно 50 лет назад, из 22 ребят
прибыло аж 15.
В новой школе я хорошо справлялся с требованиями учебного плана, причем
удалось преодолеть особенный барьер. Дело в том, что в Наумбурге в качестве
первого иностранного языка мы изучали английский, а в Айслейбэне это был
французский. Я поставил перед собой задачу, догнать программу по этому