"Борис Фрезинский. Письма Ильи Эренбурга Елизавете Полонской 1922-1966 " - читать интересную книгу автора

цветов. Остались приборы. В Веймаре имеется ультра-"левая" академия.
Художники приходят в домик и дивятся, глядя в стекла.
Рядом со стеклами приходо-расходная книга г. советника - "за овощи 65
пф.".
Дальше плохая кровать. Конец. Гете умер. Ст у рожу на чай. В академии
открывают новое искусство. Я еду в Берлин. Это в порядке вещей. А еще: пиши
мне.
Целую.
Твой Эренбург.

22

19/5 [1923, Берлин] Дорогая моя, ты стала чрезвычайно скупа на письма.
М. б., рецепт и хорош в лаконичности своей, но меня этим не вылечишь. А
болен я злобой. Суди сама: "Курбова" изъяли. После сего издатель, не спросив
меня, чтобы спасти книгу, написал к ней возмутительное предисловие 131.
Каково? Далее - вчера получил от Воронского 132 телеграмму о том, что "Трест
Д. Е." отклонен по политическим мотивам. Меня против моей воли загоняют в
"ZOO". Напиши, есть ли место в Петербурге, где я могу печататься и где
сносно платят. Существуют ли и[здательст]ва, которые купили бы что-ниб[удь].
Не забудь - узнай и напиши.
Если ты встречаешься с Замятиным 133, скажи ему, что я очень обрадован
статьей его обо мне и послал ему письмо через "Россию". Не думай, что я
столь падок на похвалы. Просто я ценю очень мастерство и европейскость
Замятина. Читала ли ты "Курбова"? "Д. Е." здесь выходит на днях, и я
постараюсь тебе переслать его, хотя это теперь трудновато. Что ты делаешь и
что пишешь? Здесь так холодно, что мне кажется, будто Гольфстрем
окончательно покинул Европу. Вышла ли твоя новая книга 134? А о Пастернаке
ты зря: он не виртуоз, но вдохновенный слепец, даже не сознающий, что он
делает.
Пиши же чаще.
Целую твой ИЭр.

23

3/6 [1923, Гарц] Твое письмо получил. Спасибо за доброе слово о
"Курбове". Я его особенно воспринимаю, п[отому] ч[то] ты совершенно права,
говоря, что эта книга "для немногих". Его ругают и будут ругать. Он больное
дитя и не сделает карьеры как "удачник", баловень Хуренито. Но я за это его
люблю - за то, что писал его мучительно. И видишь, моя ненависть передалась
тебе (первоначально эпиграф ко всей книге был: "Молю, о Ненависть, пребудь
на страже" 135). Пишу тебе из курорта в Гарце, куда я отправился утишать
свое взбунтовавшееся сердце. Ничего из этого пока не выходит. Бессилие и
тоска. Холодно немилосердно (ты ведь знаешь, что солнце остыло на 4 %?).
Сижу в кафэ. Немцы богомольно слушают какой-то фокстротик.
Когда я скрипнул стулом, раздалось "тссс". Так мы развлекаемся в
Европах. Здесь я останусь недели 2. Потом до конца июля буду в Берлине. Лунц
верно сразу попадет к Ходасевичу и К о, и его настроят. Ты ему скажи, чтоб
он все же разыскал обязательно меня 136. Кроме тебя и "великой русской
литературы" у меня с ним еще одна общая любовь - старая Испания 137. "Д. Е."