"Макс Фрай. Вавилонский голландец" - читать интересную книгу автора

молитвах, а это что-нибудь да значит. У меня никогда не было, и теперь уже
ясно, что не будет детей, но я все-таки думаю, что дети гораздо важнее книг
и картин. Всякий человек - это целый космос, а все остальное - всего лишь
фрагменты, прекрасные, но необязательные. Я хочу сказать, мама не зря
старалась, в конце концов, кто сказал, что спасать надо именно гениев?
Всех - надо.

У меня было прекрасное детство. Быть самым младшим ребенком в дружной,
веселой семье вроде нашей, любимой сестренкой четырех братьев - большая
удача. Сколько помню, мы никогда не были особенно богаты, но книг, платьев и
туфель мне хватало, а по хозяйству маме помогали сразу две индеанки, одна
старая, другая очень старая, так мне, по крайней мере, казалось; много позже
я случайно узнала, что эти женщины приходились друг другу бабкой и внучкой,
причем внучке, когда она появилась в нашем доме, не было и сорока. Все это,
впрочем, неважно; я обожала наших индейских служанок, ходила за ними
хвостом, и они меня, надо думать, любили, потому что прогоняли куда реже,
чем я заслуживала, мастерили кукол из кукурузных початков, учили протяжным
песням и разным индейским словам, которые я вечно порывалась склонять по
правилам латинской грамматики, приводя в ужас своих учителей, - они в нашем
доме сменялись гораздо чаще, чем календари, и не потому что я была
невыносима, просто так уж нам с ними почему-то везло.
Дети, я знаю, обычно мечтают поскорее вырасти, но я, помню, совсем
этого не хотела. Мне нравилось быть маленькой девочкой, становиться взрослой
женщиной, как мама, казалось мне, ужасно хлопотно и, главное, - совершенно
непонятно зачем. Я внимательно наблюдала, сравнивала, думала и неизменно
приходила к одному и тому же выводу: мама у нас, конечно, красавица,
смотреть на нее приятно, обнимать ее, вдыхая запах пудры и лавандовой
воды, - одно удовольствие, но быть такой, как она, я все-таки не очень хочу,
моя нынешняя жизнь нравится мне гораздо больше.
Я всегда была упрямая, ну и балованная, конечно, уж если чего захочу,
получу непременно, и тут у меня, можно сказать, получилось повернуть все
по-своему. Взрослела я очень медленно, в шестнадцать выглядела
одиннадцатилетней, так что мама не на шутку переполошилась, ценой недюжинных
усилий заставила испугаться отца, после чего они принялись усердно таскать
меня по врачам. Но я, конечно же, была абсолютно здорова, это медики, слава
богу, могли определить, просто не хотела взрослеть - об этом они, конечно,
не догадывались, но неизменно давали моим родителям мудрый совет:
успокоиться и ждать, пока природа возьмет свое.
Она, природа, может, давно взяла бы, да я ей не давала.
В конце концов, - задумчиво сказал однажды отец, - если дочка у нас
бессмертная, ей торопиться некуда.
Я в то время еще не читала Свифта, и круглая красновато-коричневая
родинка над левой бровью меня не тревожила, поэтому я решила, что папа
неудачно пошутил; мама, впрочем, тоже решила, что он пошутил неудачно. Ей
было не до смеха, она уже начала всерьез обо мне беспокоиться и, как всегда,
не могла остановиться.

Незадолго до моего двадцатилетия отец выгодно продал какие-то акции, в
доме появились веселые, легкие деньги, меня наряжали как куклу - я и
выглядела как кукла, маленькая девочка-подросток, изображающая женщину. В