"Уолдо Фрэнк. Смерть и рождение Дэвида Маркэнда" - читать интересную книгу автора

постели.
Нежность и радостное изумление взрослого вызвали бессознательный отклик
в ребенке.
- Вот это будет здорово! - Он подбежал к двери. Но тут же спохватился,
как бы устыдившись своего порыва. И стремительно распахнутую дверь
притворил за собой очень осторожно.
Значит, даже в Тони нет мостика от мира знакомых представлений к миру
необычного? Несмотря на его любовь к мальчику, несмотря на возможность
ласкать его и порой направлять, он никогда не сможет коснуться его
существа. Маркэнд стал под теплый душ, мягко окутавший его тело, и
продолжал думать. - Значит, в этом все дело? Оба мира взаимно исключают
друг друга? В каждом исключено то, что есть в другом и что мне необходимо.
- Он пустил холодную воду. - Какое-то наваждение. Разве я не вижу мальчика
каждый день, разве не играю с ним по воскресеньям? - Но, несмотря на
холодную воду, от которой его тело, дрожа, приходило в себя, по-прежнему
он продолжал видеть в своем сыне что-то чуждое, непонятное... точно в
далеком обиталище богов! - Мой сын. Только ради необычного стоит жить в
мире знакомых вещей. Именно необычное мы любим. - Он стал думать о том
времени, когда он впервые приехал в Нью-Йорк вместе со своим другом, Томом
Реннардом. Том дразнил его и спорил с ним... и любил его за эти
сумасбродные мысли. А сестра Тома заступалась за него и тоже любила его.
Они поощряли детское в нем. Корнелия лишила себя жизни, а с Томом он
вскоре разошелся. Сумасбродные идеи как будто выветрились, брак сделал его
трезвее и уравновешеннее. Но вот уже около двух лет (да, примерно со
времени слияния с ОТП), как старое тревожное чувство возвратилось к нему;
к нему, человеку семейному и с положением в обществе. Тревожность
необычного... свет необычного. Маркэнд вспоминает о лучах, которые недавно
показывали на Электротехнической выставке в Мэдисон-сквер-гарден;
икс-лучи, так они называются; когда они прошли сквозь его руку, стали
видны кости. Это длилось всего мгновенье. Ему сказали после, что, если
живую ткань подвергнуть длительному действию этих лучей, она будет
разрушена. Луч чудесного изумления в минуты пробуждения по утрам...
направленный на него самого, на Элен, на Тони... если действие его будет
длиться изо дня в день - не разрушит ли он его жизнь?
Голый, он стоял перед трюмо, вытираясь широким мохнатым полотенцем, и
смотрел на себя. Он позабыл, что собирался завтракать с Тони. День все
сильнее обволакивал его каким-то неприятным чувством. - Может быть, я
нездоров? - В желудке он ощущал непривычную тяжесть, Когда он
поворачивался боком, у него торчал живот, когда он становился лицом к
зеркалу, две складки обозначались повыше бедер. Его тело... оно вызывало в
нем неприязнь. Его путь был слишком легким, оно только брало и брало; на
это у него хватило умения. Оно было здоровым и чистым, когда он жил вместе
со своим старым другом, Томом Реннардом. Теперь, вот уже много лет, он
каждый день насыщает его пищей, прежде чем оно почувствует голод; и часто
ночью насыщает его телом своей жены, прежде чем оно почувствует голод.
Голодного нетерпения не хватало теперь его телу, а может быть, и его душе.
Хорошо быть голодным. "В Америке нет голодных!" - слышит он хвастливый
голос своего дяди. Есть море грязи, безобразия, нищеты... гниль,
разложение, трущобы... Но голода нет. Ура! Быть может, голод был бы лучше.
- Но я голоден. - Эта мысль его ударяет внезапно, точно ружейный залп. - Я