"Я-легенда (Последний)" - читать интересную книгу автора (Метсон Ричард)18- Вирджи! Темная фигура отпрянула к стене, словно отброшенная хриплым воплем Нэвилля, рассекшим ночную тишину. Он вскочил с кресла и уставился в темноту. Глаза его еще не расклеились ото сна, но сердце колотилось в груди как маньяк, который лупит в стены своей темницы, требуя свободы. Вскочив на ноги, он судорожно пытался понять, где он и что с ним происходит. В мозгах царила полная неразбериха. - Вирджи? — снова осторожно спросил он. — Вирджи?.. - Это… Это я… — произнес в темноте срывающийся голос. Он неуверенно шагнул в сторону тонкого луча света, пробивающегося через открытый дверной глазок. Он тупо моргал, медленно вникая в происходящее. Она вздрогнула, когда он положил руку ей на плечо и крепко сжал. - Это Руфь. Руфь, — сказала она перепуганным шепотом. Он стоял, медленно покачиваясь в темноте, абсолютно не понимая, что это за тень маячит перед ним. - Это Руфь, — сказала она чуть громче. Пробуждение обрушилось на него словно поток ледяной воды из брандспойта. Его мгновенно скрутило всего, словно от холода, в животе и в груди заныло, мышцы болезненно напряглись. Это была не Вирджи. Он помотал головой и протер глаза. Руки еще плохо слушались его. Взвешенное состояние, подобное неожиданной глубокой депрессии, охватило его, и он стоял на месте, глядя перед собой и слабо бормоча. Он чувствовал, что его слегка покачивает, вокруг царила темнота, и туман медленно освобождал его сознание. Он перевел взгляд на открытый глазок, затем снова на нее. - Что ты здесь делаешь? — спросил он. В голосе его слышны были остатки сна. - Н-ничего, — сказала она. — Я… просто мне не спалось. Лампочка зажглась неожиданно, и он на мгновение зажмурился. Затем снял руку с выключателя и обернулся. Она все еще стояла, прижавшись к стене и моргая от внезапного яркого света. Руки ее были опущены вдоль туловища и сжаты в кулаки. - Почему ты одета? — удивленно спросил он. Она напряженно глядела на него. Дыхание было тяжелым. Он снова протер глаза и откинул назад длинные волосы, спутавшиеся с бакенбардами. - Я… просто смотрела, что там делается, — она кивнула в сторону входной двери. - Но почему ты одета?.. - Мне не спалось. Я никак не могла заснуть. Он стоял, глядя на нее, все еще чуть покачиваясь, чувствуя, как постепенно успокаивается сердцебиение. Через открытый глазок снаружи доносились крики, и он различил привычный вопль Кортмана: - Выходи, Нэвилль! Подойдя к глазку, он захлопнул его и обернулся. - Я хочу знать, почему ты одета, — снова сказал он. - Нипочему. - Ты собиралась уйти, пока я сплю? - Да нет, я… - Я тебя спрашиваю! — он схватил ее за запястье, и она вскрикнула. - Нет, нет, что ты, — торопливо проговорила она, — как можно, когда они все там? Он стоял и, тяжело дыша, вглядывался в ее испуганное лицо. Он чуть вздрогнул, вспомнив свое пробуждение — состояние шока, когда ему показалось, что это Вирджи. Он отбросил ее руку и отвернулся. Он полагал, что прошлое уже давно умерло, — но нет. Сколько же времени для этого нужно? Он молча налил себе рюмку виски и торопливо, судорожно заглотил. Вирджи, Вирджи, — горестно звучало в его мозгу, — ты все еще со мной. Он закрыл глаза и с силой стиснул зубы. - Ее так звали? — услышал он голос Руфи. Мышцы его напряглись, но лишь на мгновение; он чувствовал себя разбитым. - Все в порядке, — голос его звучал глухо и потерянно, — иди спать. Она сделала шаг в сторону. - Извини, — проговорила она, — я не хотела… Внезапно он почувствовал, что не хочет отпускать ее. Он хотел, чтобы она осталась. Без всякой причины, только бы снова не остаться в одиночестве. - Мне показалось, что ты — моя жена, — услышал он собственный голос. — Я проснулся и решил… Он как следует хлебнул виски и, поперхнувшись, закашлялся. Руфь терпеливо ждала продолжения, лицо ее находилось в тени. -…Решил, что она вернулась, понимаешь ли… — медленно продолжал он, с трудом отыскивая слова. — Я похоронил ее, но однажды ночью она вернулась. И я тогда увидел — тень, силуэт — это было похоже на тебя. Да. Она вернулась. Мертвая. И я хотел ее оставить с собой. Да, хотел. Но она уже была не той, что была прежде. Видишь ли, она хотела только одного… Он подавил спазм в горле. - Моя собственная жена, — голос его задрожал, — вернулась, чтобы пить мою кровь… Он швырнул свой бокал о крышку бара, развернулся и зашагал: дошел до входной двери, развернулся, снова вернулся к бару и уставился в одну точку. Руфь молчала. Она стояла все там же, прислонившись к стене, и слушала. - Я избавился от нее, — наконец сказал он. — Мне пришлось сделать с ней то же самое, что и с остальными. С моей собственной женой. — Какое-то клокотанье в горле мешало ему говорить. — Колышек. — Его голос был ужасен. — Я вколотил в нее… А что еще я мог сделать. Я ничего больше не мог. Я… Он не мог продолжать. Его трясло. Он долго стоял так, плотно закрыв глаза… Потом снова заговорил: - Это было почти три года назад. И до сих пор я помню… Это сидит во мне, и я ничего не могу с этим поделать. Что делать. Что делать?! — Боль воспоминаний снова захлестнула его и он обрушил свой кулак на крышку бара. — Как ты ни старайся, этого не забыть. Никогда не забыть… И не загладить — и не избавиться от этого! — Он запустил трясущиеся пальцы в свою шевелюру… — Я знаю, что ты думаешь. Я знаю. Я не верил. Я сначала не верил тебе. Мне было тихо и спокойно в своем маленьком и крепком панцире. А теперь, — он медленно помотал головой, и в его жесте сквозило поражение, — в одно мгновение исчезло все… Уверенность, покой, безопасность. Все пропало… - Роберт… В ее голосе что-то надломилось. - За что нам это наказание? — спросила она. - Не знаю, — с горечью сказал он. — Нет причины. Нет объяснения. — Он с трудом подбирал слова. — Просто так все устроено… Так все и есть. Она приблизилась к нему. И вдруг — он не отстранился и, не колеблясь, привлек ее к себе. И они остались вдвоем — два человека в объятиях друг друга, песчинкой затерянные среди безмерной, бескрайней темноты ночи… - Роберт, Роберт. Она гладила его по спине, руки ее были ласковыми и родными, и он крепко обнимал ее, закрыв глаза и уткнувшись в ее теплые, мягкие волосы. Их губы нашли друг друга и долго не расставались, и она, отчаянно боясь выпустить его, крепко обняла его за шею… Потом они сидели в темноте, плотно прижавшись друг к другу, словно им теперь принадлежало последнее, ускользающее тепло этого угасающего мира, и они щедро делились им друг с другом. Он чувствовал ее горячее дыхание, как вздымалась и опадала ее грудь; она спрятала лицо у него на плече, там, куда скрипач прячет свою скрипку, он чувствовал запах ее волос, гладил и ласкал шелковистые пряди, а она все крепче обнимала его. - Прости меня, Руфь. - Простить? За что? - Я был резок с тобой. Не верил, подозревал. Она промолчала, не выпуская его из объятий. - Ох, Роберт, — наконец сказала она, — как это несправедливо. Как несправедливо. Почему мы еще живы? Почему не умерли, как все? Это было бы лучше — умереть вместе со всеми. - Тсс-с, тс-с, — сказал он, чувствуя, как какое-то новое чувство разливается в нем: и сердце и разум его источали любовь, проникающую во все поры и невидимым сиянием исходящую из него, — все будет хорошо. Он почувствовал, что она слабо покачала головой. - Будет. Будет, — сказал он. - Разве это возможно? - Будет, — сказал он, хотя чувствовал, что ему самому трудно поверить в это, хотя понимал, что в нем говорит сейчас не разум, а это новое, освобожденное, всепроникающее чувство. - Нет, — сказала она. — Нет. - Будет, Руфь, обязательно будет. Сколько они просидели так, обнявшись и прижавшись друг к другу? Он потерял счет времени. Все вокруг потеряло значение, их было только двое, и они были нужны друг другу — и поэтому они выжили и встретились, чтобы сплести свои руки и на мгновение забыть об ужасной гибели всего былого мира… Он отчаянно хотел сделать что-нибудь для нее, помочь ей… - Пойдем, — сказал он, — проверим твою кровь. Она сразу стала чужой, их объятия распались. - Нет, нет, — торопливо сказал он, — не бойся. Я уверен, что там ничего нет. А если и есть, то я вылечу тебя. Клянусь, я тебя вылечу, Руфь. Она молчала. Она глядела на него, но в темноте не было видно ее глаз. Он встал и повлек ее за собой. Возбуждение, какого он не чувствовал все эти годы, овладело им: вылечить ее, помочь ей — он был словно в горячке. - Позволь, — сказал он, — я не причиню тебе вреда. Клянусь тебе. Ведь надо знать, надо выяснить наверняка. Тогда будет ясно, что и как делать, и я займусь этим — я спасу тебя, Руфь, спасу. Или умру сам. Но она не повиновалась, не хотела идти за ним, тянула назад. - Пойдем со мной, Руфь. Он исчерпал все запасы своего резонерства, все барьеры в нем рухнули, нервы были на пределе, он трясся словно эпилептик. В спальне он зажег свет и увидел, как она перепугана. Он привлек ее к себе и погладил по волосам. - Все хорошо, — сказал он, — все хорошо, Руфь. Неважно, что там будет, все будет хорошо. Ты мне веришь? Он усадил ее на табуретку. Ее лицо побледнело, когда он зажег горелку и стал прокаливать перышко. Она начала дрожать. Он нагнулся к ней и поцеловал в щеку. - Все хорошо, — ласково сказал он, — все будет хорошо. Он проколол ей палец — она закрыла глаза, чтобы не смотреть, — и выдавил капельку крови. Он чувствовал боль, словно брал не ее, а свою кровь. Руки его дрожали. - Вот так. Так, — заботливо сказал он, прижимая к проколу на ее пальце кусочек ваты. Его колотила неуемная дрожь, он боялся, что препарат не получится, руки не повиновались ему. Он старался смотреть на Руфь и улыбаться ей, ему хотелось согнать маску испуга с ее лица. - Не бойся, — сказал он, — прошу тебя, не бойся. Я вылечу тебя, если ты больна. Вылечу, Руфь, вылечу. Она сидела, не проронив ни слова, безразлично наблюдая за его возней. Только руки ее, не находившие себе покоя, выдавали ее волнение. - Что ты будешь делать, если… Если найдешь?.. - Точно не знаю, — сказал он. — Пока не знаю. Но мы обязательно что-нибудь придумаем. - Что? - Ну, например, можно вакцины… - Ты же говорил, что вакцины не действуют, — сказала она, и голос ее дрогнул. - Да. Но, видишь ли, — он умолк, положив стеклышко на столик, прижав его зажимом и склоняясь к окуляру. - Что ты сможешь сделать, Роберт? Он наводил на резкость. Она соскользнула с табурета и вдруг взмолилась: - Роберт, не смотри! Но он уже увидел. Он побледнел и, не отдавая себе отчета в том, что перестал дышать, медленно повернулся к ней. - Руфь… — в ужасе прошептал он, задыхаясь… …Удар киянкой пришелся ему чуть выше лба, сознание его взорвалось болью, и Роберт Нэвилль почувствовал, что половина тела отказала ему. Он упал набок, роняя за собой микроскоп, — упал на одно колено, с изумлением глядя на нее, на ее лицо, искаженное ужасом, попытался встать, но она ударила его еще раз, и он закричал, снова упал на колени, пытаясь упереться руками в пол — но руки были чужими, и он растянулся ничком. Где-то за тысячи миль от него слышались ее всхлипывания: рыдания душили ее. - Руфь, — пробормотал он. - Я же говорила тебе, не смотри! — кричала она, размазывая по лицу слезы. Он дотянулся до ее ног и вцепился в нее. Она ударила в третий раз — и киянка едва не проломила ему затылок. - Руфь!.. Руки его ослабли и соскользнули с ее лодыжек, соскребая загар и оставляя на обнажившейся белесой коже неглубокие ссадины. Он уткнулся лицом в пол и конвульсивно дернулся — ночь поглотила его разум, и мир померк… |
||
|