"Мишель Фуко. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности" - читать интересную книгу автора

автора. Анонимный текст, который читают на улице на стене, имеет своего
составителя, но у него нет автора. Функция "автор", таким образом,
характерна для способа существования, обращения и функционирования вполне
определенных дискурсов внутри того или иного общества.
Теперь следовало бы проанализировать эту функцию "автор". Как в нашей
культуре характеризуется дискурс, несущий функцию "автор"? В чем он
противостоит другим дискурсам? Я полагаю, что даже если рассматривать только
автора книги или текста, можно распознать у него четыре различных
характерных черты.
Прежде всего эти дискурсы являются объектами присвоения; форма
собственности, к которой они относятся, весьма своеобразна; она была
узаконена уже достаточно давно. Нужно отметить, что эта собственность была
исторически вторичной по отношению к тому, что можно было бы назвать
уголовно наказуемой формой присвоения, У текстов, книг, дис-
22
курсов устанавливалась принадлежность действительным авторам (отличным
от мифических персонажей, отличным от великих фигур - освященных и
освящающих) поначалу в той мере, в какой автор мог быть наказан, то есть в
той мере, в какой дискурсы эти могли быть преступающими. Дискурс в нашей
культуре (и, несомненно, во многих других) поначалу не был продуктом, вещью,
имуществом; он был по преимуществу актом - актом, который размещался в
биполярном поле священного и профанного, законного и незаконного,
благоговейного и богохульного. исторически, прежде чем стать имуществом,
включенным в кругооборот собственности, дискурс был жестом, сопряженным с
риском. И когда для текстов был установлен режим собственности, когда были
изданы строгие законы об авторском праве, об отношениях между автором и
издателем, о правах перепечатывания и т.д., то есть к концу XVIII - началу
XIX века,- именно в этот момент возможность преступания, которая прежде
принадлежала акту писания, стала все больше принимать вид императива,
свойственного литературе. Как если бы автор, с того момента, как он был
помещен в систему собственности, характерной для нашего общества,
компенсировал получаемый таким образом статус тем, что вновь обретал прежнее
биполярное поле дискурса, систематически практикуя преступание,
восстанавливая опасность письма, которому с другой стороны были
гарантированы выгоды, присущие собственности.
С другой стороны, функция-автор не отправляется для всех дискурсов
неким универсальным и постоянным образом. В нашей цивилизации не всегда одни
и те же тексты требовали атрибуции какому-то автору. Было время, когда,
например, те тексты, которые мы сегодня назвали бы "литературными"
(рассказы, сказки, эпопеи, трагедии, комедии), принима-
23
лись, пускались в обращение и приобретали значимость без того, чтобы
ставился вопрос об их авторе; их анонимность не вызывала затруднений - их
древность, подлинная или предполагаемая, была для них достаточной гарантией.
Зато тексты, которые ныне мы назвали бы научными, касающиеся космологии и
неба, медицины и болезней, естественных наук или географии, в средние века
принимались и несли ценность истины, только если они были маркированы именем
автора. "Гиппократ сказал", "Плиний рассказывает" - были собственно не
формулами аргументов от авторитета; они были индикаторами, которыми
маркировались дискурсы, дабы быть принятыми в качестве доказанных.