"Мишель Фуко. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности" - читать интересную книгу автора

учредители дискурсивности (я беру здесь в качестве примера Маркса и Фрейда,
поскольку полагаю, что они одновременно - и первые, и наиболее
31
значительные), это нечто совершенно другое, чем то, что делает
возможным автор романа. Тексты Энн Рэдклиф открыли поле для определенного
числа сходств и аналогий, которые имели свой образец или принцип в ее
творчестве. Это творчество содержит характерные знаки, фигуры, отношения,
структуры, которые могли быть повторно использованы другими. Сказать, что
Энн Рэдклнф основала роман ужасов,- значит, в конце концов, сказать: в
романе ужасов XIX века будут встречаться, как и у Энн Рэдклиф, тема героини,
попавшей в западню собственной невинности, фигура тайного замка,
функционирующего как контргород, персонаж черного проклятого героя,
призванного заставить мир искупить то зло, которое ему причиняют, и т.д.
Когда же я говорю о Марксе или Фрейде как об "учредителях дискурсивности",
то я хочу сказать, что они сделали возможным не только какое-то число
аналогий, они сделали возможным - причем в равной мере - и некоторое число
различий. Они открыли пространство для чего-то, отличного от себя и, тем не
менее, принадлежащего тому, что они основали. Сказать, что Фрейд основал
психоанализ, не значит сказать - не значит просто сказать,- что понятие
либидо или техника анализа сновидений встречаются и у Абрахама или у Мелани
Клейн,- это значит сказать, что Фрейд сделал возможным также и ряд различий
по отношению к его текстам, его понятиям, к его гипотезам,- различий,
которые все, однако, релевантны самому психоаналитическому дискурсу.
Тотчас же, я полагаю, возникает новая трудность или по крайней мере -
новая проблема: разве этот случай не есть, в конце концов, случай всякого
основателя науки или любого автора, который произвел в науке трансформацию,
которую можно считать плодотворной? В конце концов, Галилей не просто
32
сделал возможными тех, кто после него повторял сформулированные им
законы,- он сделал возможными также высказывания, весьма отличные от того,
что сказал сам. Или если Кювье и является основателем биологии, а Соссюр -
лингвистики, то не потому, что им подражали, не потому, что снова и снова
обращались к понятиям организма в одном случае и знака - в другом, но
потому, что в известной мере именно Кювье сделал возможной ту теорию
эволюции, которая по всем пунктам была противоположна его собственному
фиксизму, или именно Соссюр сделал возможной порождающую грамматику, которая
столь отлична от его структурных анализов. Таким образом, установление
дискурсивности представляется, по крайней мере на первый взгляд, явлением
того же типа, что и основание всякой научности. Я думаю, однако, что
различие здесь есть, и значительное. В самом деле, в случае научности акт,
который ее основывает, принадлежит тому же плану, что и ее будущие
трансформации; он является в некотором роде частью той совокупности
модификаций, которые он и делает возможными. Конечно, принадлежность эта
может принимать многообразные формы. Акт основания той или иной научности,
например, может выступать в ходе последующих трансформаций этой науки как
являющийся, в конце концов, только частным случаем некоторого гораздо более
общего целого, которое тогда себя и обнаруживает.
Он может выступать также и как запятнанный интуицией и эмпиричностью, и
тогда его нужно заново формализовать и сделать объектом некоторого числа
дополнительных теоретических операций, которые давали бы ему более строгое