"Алекс Форен. Уместны были бы привидения...(fb2) " - читать интересную книгу автора (Форэн Алекс)

Джефф

…чем-то напоминало смешной и наивный английский роман. Например, хозяин – полное соответствие образу классического британского аристократа. Когда он говорит с тобой, складывается впечатление, будто тебя нет. Или у них так принято со всеми?

Все же в любом возрасте, оказавшись в замке, переносишься в прошлое. Касаясь камня в стене, вспоминаешь о том, что ему несколько веков. Проходя мимо портретов, представляешь себе, как жили эти люди. Малкольм предупредил меня, что не стоит ходить в северное крыло замка, отделенное от остальных помещений закрытой галереей. Там все находится в запустении, перекрытия и лестницы прогнили, и комфортно там себя чувствуют лишь летучие мыши. В настоящем замке непременно должна быть такая старая башня – сразу возникает желание попасть в нее, хотя понимаешь, что ничего, кроме вековой пыли, там не найдешь.

Ужин был хорош! Крис, видимо, заблаговременно разъяснил владельцу замка, какую кухню мы предпочитаем.

Пока дамы баловались десертами, мы с Генри, Крисом и Мэттью перешли в соседний зал и расположились в креслах у камина, где уже потрескивали поленья. Малкольм принес лакированный хьюмидор, и выбор сигар нас порадовал. Генри задумчиво созерцал пламя в камине. За минуту до того, как к нам присоединились девушки, Крис сказал:

– Мэттью, напугайте наших спутниц чем-нибудь… совершенно нереальным.

– Это не в моих правилах, господа, – с улыбкой ответил Мэттью. – Тем более, что на самом деле жизнь в нашей глуши довольно скучна и монотонна. Впрочем, существует и в нашей местности несколько поверий, но уже два или три века этим слухам не находится реальных подтверждений, – с видимой неохотой продолжил он.

– Два или три века?! – удивилась Пэм, устраиваясь на диване так, чтобы мы максимально смогли оценить достоинства ее фигуры. – Это же целых триста лет, – посчитала она, наморщив лобик.

– Рассказывали, к примеру, – продолжил после паузы Мэттью, – что в полнолуние жители деревушки Килтиган видят иногда в небе карету, запряженную четверкой лошадей…

– Туристов катают, не иначе, – заметила Пэт, глядя на кончик длинной тонкой сигареты.

– А я с детства боюсь летать в облаках, – призналась Пэм. – У меня в голове до сих пор жужжит и звенит после полета!

– В совершенно пустых сосудах всегда так, – не удержался я.– Жужжит и звенит.

– В каких сосудах? – не поняла Пэм.

Чистый ангел.

* * *

После ужина я остался на первом этаже. Там был рояль, и мне впервые за долгое время захотелось поиграть. Крис, довольный выбранными им целлулоидными барби, утащил с собой черненькую и беленькую. Генри тоже ушел. Остались я и рыжеволосая Мэй. Она пыталась заговорить со мной. Я честно старался быть вежливым, но обсуждать, почему ни один портрет не улыбается, не представлялось мне захватывающим. Приятнее было побыть в одиночестве.

Спасла горничная, вошедшая в комнату. Мэй, поняв, что я не настроен беседовать, о чем-то с ней заговорила. Она высокомерно задавала какие-то вопросы, а Мари коротко, но вежливо отвечала. Вначале я не слушал, но с определенного момента невольно стал следить за их разговором.

– Так непривычно после Нью-Йорка видеть маленькие домики, – говорила Мэй. – Я с вертолета заметила, что все они абсолютно по-детски покрашены в разные яркие цвета, зеленые, синие, красные… Как конструктор «Лего». Мари, почему здесь такие разноцветные дома?

– Не могу сказать, мисс, – несколько утомленно ответила Мари.

– Ну как же, вы должны знать, вы же здесь работаете, – тоном капризной дамы настаивала Мэй.

– Да, мисс. В таком случае, я думаю, что яркие краски – проявление витального менталитета кельтов в условиях сенсорной депривации, вызванной климатическими условиями этой страны, мисс.

Мне показалось, что я ослышался. Я прекратил играть и обернулся. Мэй сидела в кресле, наморщив лоб, а Мари старательно протирала каминную полку.

– Что вы сказали? – спросила Мэй.

– Простите, мисс, просто я еще не очень хорошо говорю по-английски и, наверное, не знаю многих правильных слов, – ответила Мари голосом паиньки, не прекращая наводить порядок на каминной полке.

Ситуация настолько позабавила меня, что я решил принять в ней участие.

– Мари хотела сказать, видимо, что в Ирландии вечно серое небо, и чтобы не было так грустно, жители раскрашивают дома в разные цвета, – перевел я.

– Спасибо, сэр, именно это я хотела сказать, – опустив глаза, проговорила Мари.

– Вам нужно учить язык, милочка, – произнесла Мэй. – Иначе вам трудно будет общаться с клиентами.

На этом она пожелала мне спокойной ночи, кивнула горничной и вышла. За ней, к моему разочарованию, ушла и Мари.

Я поставил бокал с коньяком на рояль, и начал играть. Какой глубокий звук у этого «Стейнвея». Я закрыл глаза, и стены наполнились звучанием. Казалось, что замок оживал. Я посмотрел в окно. Низкий туман дымкой накрыл поле за окном. Дождь прекратился. Я начал импровизировать. Мне хотелось, чтобы получилась музыка, передающая настроение кельтских легенд. Настроение темнеющего за окном леса, реки и холмов, таинственных болот этой страны. Уж не знаю, есть ли поблизости болота на самом деле, но в моей фантазии они были.

Я так увлекся музыкой, что не заметил, как в комнату снова вошла Мари. Необычная девушка... Работа и суматоха со временем вытравливают из тебя что-то важное. Ты привыкаешь никому не доверять, учишься видеть не столько людей, сколько функции, оценивать их с точки зрения полезности.

В каком-то смысле я завидую Генри, у которого есть невеста. Как бы я ни посмеивался над ним, постоянно утверждая, что его Кэти – эдакий бриллиантик, которому нужна достойная оправа, пожалуй, окажись она простой студенткой из небогатой семьи, у них все равно закрутился бы роман. Влюбленность Генри нарушила наш привычный стиль развлечений, неизменной частью которого были манекенщицы и фотомодели. Меня, впрочем, в отличие от Криса, это скорее радовало.

Как странно, в самолете по дороге сюда я думал именно об этом. А когда мы добрались до Хэмфилда, я увидел Мари. В отличие от Мэттью, Малкольма и этого странного Ларри, воспринимавшихся в антураже средневековых стен, гобеленов, портретов, очень органично, как неизменная и обязательная принадлежность замка, Мари не подходила ко всему этому. Может быть, так казалось потому, что она и была нездешней. Такая тонкая, изящная, с пальцами, которым больше пошел бы бокал вина, чем щетка. Было время, когда такая чушь, как очевидная несовместимость главы крупной компании и горничной, не заботила меня. Теперь я надежно спрятался за маской жесткого циника. И вдруг – эта француженка…

Она вытирала пыль с мебели специальной штуковиной с перьями. Всегда было интересно, как она называется. Как же хороши изящные девушки в униформе!.. Идеально контрастное сочетание строгости и женственности. Выглаженная официальность, а под ней – нежный силуэт женского тела. Мари наклонилась над диваном, стоя спиной ко мне. Я поймал себя на том, что смотрю на ее ноги, до колен прикрытые узкой юбкой, и, продолжая делать вид, что увлечен музыкой, пытаюсь отклониться от рояля, чтобы увидеть чуть больше. Господи, веду себя как робкий школьник. Я прекратил играть, развернулся и произнес первое, что пришло в голову:

– Мари, вы любите музыку?

– Вы очень хорошо играете, сэр, – она лишь на мгновение повернулась ко мне, чтобы ответить.

За этот миг я успел рассмотреть черты ее лица: никакого макияжа, волнистые волосы аккуратно собраны назад, лишь один локон выбился и спадал на щеку. Если это и было случайностью, мне показалось, что в этой случайности – весь французский шарм.

– Прошу вас, зовите меня Джефф.

– Благодарю вас, сэр. Но за подобную фамильярность меня могут уволить.

– Да?! – ужаснулся я. – Мари, сейчас не средние века.

– Простите, сэр, но мне действительно нужно работать.

– Но если бы вы прервались, мы могли бы поговорить. Когда вы заканчиваете?

– Еще очень нескоро, сэр, – она уже не оборачивалась.

– Давайте попробуем по-другому… Или я буду донимать вас своими вопросами, мешая вам делать свою работу, или вы все же оторветесь и уделите мне внимание. В конце концов, я – гость.

Она снова посмотрела на меня. В глазах блеснула искорка. Она оставила свое занятие и подошла ко мне.

– Думаю, я могу позволить себе несколько минут перерыва. Если вы пообещаете больше не отвлекать меня.

– Это хорошая сделка, Мари, – я улыбнулся. Обычно девушки готовы падать от такой улыбки. Мари же просто улыбнулась в ответ.

– О чем вы хотели поговорить, сэр?

– О вас, например. Скажите, что привело вас в Ирландию? Чем вы занимались до этого? Давно ли вы в замке? Какие цветы любите?

– Я приехала в Ирландию, чтобы посмотреть страну, выучить язык и подработать во время летних каникул – все это одновременно. Я студентка, учусь в Париже, занимаюсь историей французской литературы. Я здесь второй месяц. Розы. Это все, что вы хотели знать?

– Вы умеете играть на рояле?

– Немного, – она кивнула.

– Тогда сыграйте что-нибудь. А я попробую подыграть.

Она замолчала, глядя на инструмент, как будто решала какую-то задачу. Потом села рядом и прикоснулась к клавишам. Я затаил дыхание, как будто сейчас могло произойти чудо. Но это был всего лишь неумелый ученический этюд. Играла она, конечно, неуверенно и старательно, но как смотрелась за роялем! Я вздохнул, встал и отошел к окну, чтобы полюбоваться ею. Я надеялся, что так она расслабится и начнет играть свободнее. Хотелось, чтобы она подольше не уходила. Я слышал многих замечательных пианистов, но эта простенькая милая мелодия, пожалуй, доставляла мне большее удовольствие, чем многие из них. Решив налить нам по бокалу вина, я извинился, сказав, что выйду на минуту, и прошел в соседний зал.

Я разглядывал этикетки на бутылках, размышляя, какую из них выбрать, почти не прислушиваясь к приглушенным звукам рояля. Но то, что я услышал через минуту, ошеломило меня. Совершенно сумасшедший джазовый пассаж. Незамысловатый ученический вальс за моей спиной на несколько секунд превратился в свободную и раскованную импровизацию, наполненную необычными пронзительными аккордами. Я застыл на месте, а потом, забыв о бокалах с вином, развернулся и вбежал обратно в гостиную… Мари по-прежнему старательно играла наивный бесхитростный вальс. Это был бред больного воображения. Утомленный янки, попавший в мир средневековья. Я медленно подошел и сел рядом с Мари.

– Вот здесь очень сложное место… – она посмотрела на меня, пытаясь взять вполне банальный аккорд. Я дотронулся до ее руки, но тут она вскрикнула.

– Что случилось? – спросил я.

Мари смотрела в окно, руки повисли над клавишами. В глазах застыл испуг.

– Я кого-то видела там, за окном. Кого-то очень странного. В черном капюшоне.

– В самом деле? – уверенный, что это лишь неуклюжая попытка избавиться от моего ухаживания, я тоже посмотрел в окно, но там была лишь темнота. – Но я никого не вижу. Может быть, это кто-то из прислуги?

– Нет, я не знаю этого человека. Странно, – она ускользнула от меня и присела на диван.

– Если хотите, я пойду и проверю, чтобы доказать вам, что не перевелись еще Ланцелоты, – с улыбкой предложил я.

– Я думаю, не стоит. Знаете, с тех пор, как вы приехали, в замке что-то изменилось. Он перестал быть таким… мирным…

– Вы это почувствовали за несколько часов?

– Да. Не знаю… Просто поверьте мне.

– Ладно, верю. Тем более, мне стоит выйти на улицу.

Я пересек погруженный в полутьму холл, вышел из замка в прохладу и свежесть и повернул за угол. На улице – сумерки, и ни души. Надо мной светились окна каминного зала, где только что играла на рояле Мари. Когда я вернулся в комнату, ее там уже не было.

Допив залпом коньяк, я поднялся в спальню. Долго ворочался и не мог заснуть – видимо, сказывалась смена часовых поясов, к которой невозможно привыкнуть, несмотря на частые перелеты. Мысли перескакивали с одного предмета на другой, и я позволил им вести себя как им хочется...

Зря я обидел эту, в сущности, вполне милую Мэй. Ну, не очень умна. Но отдых – это возможность слушать и говорить глупости. Можно было бы сейчас наговорить ей кучу симпатичных глупостей. Вот пойти сейчас и принести ей извинения. И остаться… Но вот ведь забавная горничная какая… француженка…

Так, спокойствие! Нельзя так волновать себя встречами с горничными.

Похоже, начинались галлюцинации…

Перелет, замок, отличные ужин и напитки дали поразительный эффект: люстра на потолке начала качаться. Возникло ощущение, что надо хвататься за края кровати, как в каюте яхты во время шторма, чтобы не скатиться на пол.

Я закрыл глаза и, полежав так немного, открыл их вновь. Тяжелая бронзовая люстра раскачивалась, чуть позванивая водопадом хрустальных подвесок.

Может, у них потолки картонные? И кто-то ходит на чердаке и раскачивает люстру. Логично. Толстенные каменные стены и картонные потолки. Причуды архитектора. Он был чудак, и теперь ходит по потолку и качает люстры. Может, замок построен на болоте и раскачивается от ветра? Завтра надо попросить этого непроницаемого дворецкого, чтобы запретил ходить по моему потолку…

Я влез на кресло и остановил люстру, захватив рукой ее тяжелый, бронзовый каркас. Рассказать Крису, как я останавливал на потолке люстру после ирландского виски, он будет ржать всю обратную дорогу до Нью-Йорка. Впрочем, это был коньяк. Французский.

Я лег, вознамерившись, наконец, уснуть, и почти сразу услышал чьи-то шаги в коридоре. Я прислушался, затаив дыхание. Легкие шаги замерли у моей двери. Так… Архитектор пришел. Не спится, значит, ему.

Я тихо встал, подошел к двери и, резко раскрыв ее, выглянул в коридор. Там никого не было. Лишь дверца напольных часов в конце коридора была чуть приоткрыта.