"Джеффри Форд. Империя мороженого" - читать интересную книгу автора

ушел после третьей попытки привлечь внимание Стэллина, но мой визит был
слишком важен, чтобы так легко сдаться.
Я вошел и закрыл за собой дверь.
- Доктор Стэллин! - позвал я, но ответа не услышал. - Доктор? -
попробовал я снова, затем прошел через фойе в комнату, где стояли заваленные
стопками бумаг столы. В тусклом свете, пробивающемся сквозь окно, я отыскал
лампу и включил ее. Продолжая звать доктора, я пошел из комнаты в комнату,
включая по дороге свет и направляясь к стеклянной комнате в задней части
дома, где мы всегда встречались. Добравшись до нее, я вошел и наступил на
что-то живое. От неожиданного визга у меня едва не остановилось сердце, но
тут я разглядел, как в соседнюю комнату улепетывает черно-белый кот,
которому я наступил на хвост.
Снова очутившись в этой полной растений комнате, я ощутил нечто вроде
уюта. Сразу вспомнилось, что в детстве эта комната была для меня
единственным безопасным местом в мире. Как ни странно, в пепельнице на
столике между двумя стоящими напротив креслами все еще дымилась сигарета.
Рядом с пепельницей, раскрытая на середине и перевернутая страницами вниз,
лежала книга "Центробежный рикша-танцор". Уж лучше бы я увидел привидение,
чем эту книгу. От одного ее вида по коже пробежали мурашки. Я уселся на
привычное место и стал смотреть, как дымок сигареты, закручиваясь,
поднимается к стеклянным панелям. Почти сразу на меня навалилась сильнейшая
усталость, и я закрыл глаза.
Все это случилось несколько дней назад. Когда на следующее утро я
обнаружил, что не могу открыть дверь и уйти, что не в силах даже разбить
стекло и вылезти через окно, мне стала ясна суть происходящего. Поначалу я
впал в отчаяние, но потом меня окутало спокойствие, и я примирился с
судьбой. В стопках бумаг в той комнате каждый лист оказался превосходным
карандашным рисунком. Поднявшись на второй этаж, я увидел пианино, а на
нем - партитуру "Большой фуги" Баха. В прихожей второго этажа висела
черно-белая фотография миссис Бритник, а рядом - фотография моих родителей,
стоящих возле Анны, еще девочки.
И этой прихожей, и этих комнат уже нет. Они исчезли. Каждый день здесь
исчезало по комнате. Сейчас я сижу в кресле Стэллина в единственной
оставшейся комнате (она тоже исчезнет еще до вечера) и пишу этот рассказ - в
каком-то смысле, мою фугу. Напротив сидит черно-белый кот, он прибежал ко
мне, когда вокруг нас стал смыкаться исчезающий дом. За окнами и сад, и
деревья, и небо утратили цвет и теперь кажутся нарисованными графитом - с
великолепными полутонами, которые придают им вес и объемность. То же самое
произошло и с комнатой вокруг нас: пол, стеклянные панели, кресла, растения,
даже кошачий хвост, мои ботинки и ноги утратили цвета и обрели сероватые
полутона карандашного эскиза. Полагаю, Анна скоро избавится от своего
"состояния". А я, всегда считавший себя нежеланным, нелюбимым и непонятым,
превзойду участь всего лишь художника и стану взамен произведением
искусства - гораздо более долговечным. Кот громко мяукает, и я ощущаю этот
звук как чье-то прикосновение к плечу.