"Джеффри Форд. Империя мороженого" - читать интересную книгу автора

сделать с заброшенной фугой.
И мне немедленно удалось двинуться в направлении, заблокированном
субботним ментальным ступором. Все вдруг стало пронзительно ясным, и я
услышал музыку, которую записывал различными цветами, с такой отчетливостью,
словно включил запись того самого произведения, которое одновременно
сочинял. Я работал, как одержимый - торопливо и безостановочно, - и та
легкость, с какой я находил ответы на возникающие музыкальные проблемы,
наполняла меня уверенностью и делала мои решения оригинальными. Наконец,
около восьми утра (я даже не заметил восхода), выпитый кофе жестоко
отомстил, и мне внезапно стало плохо. Желудок свело, голову стиснуло
мучительной болью. Около десяти меня стошнило, и боль слегка отпустила. А в
одиннадцать я уже был в закусочной, куда пришел купить еще четыре порции
кофе.
Официантка попыталась заинтересовать меня завтраком, но я сказал, что
не голоден. Она заметила, что я неважно выгляжу, я попробовал отшутиться, но
это не удалось, она проявила настойчивость, я бросил ей в ответ что-то
грубоватое, уже не помню, что именно, и она поняла: меня ничто не
интересует, кроме кофе. Прихватив свои четыре порции, я прямиком направился
на пляж. Погода в тот день была теплее, чем накануне, от свежего воздуха в
голове прояснилось. Укрываясь от ветра, я сидел в глубокой лощине между
дюнами, пил кофе и смотрел, как работает Анна (там, где она сейчас
находилась) над своим проектом - большим и многоцветным абстрактным
рисунком. Присмотревшись к нему, я через несколько минут понял: композиция
рисунка и подбор цветов воспринимаются мною как мелодическая линия "Симфонии
номер восемь си-минор" Франца Шуберта. Сперва меня развлекла мысль, что мои
музыкальные знания нашли воплощение в ее мире и что суть этого мира
составляет мое воображение. Любопытным было также, что оно воплотилось
именно через Шуберта, к которому я особого интереса не проявлял. Возможно,
пищей для этого воображаемого процесса мог стать любой аспект моей жизни,
даже самый незначительный. Однако я столь же быстро осознал, что не хочу
этого. А хотелось мне, чтобы Анна существовала отдельно от меня - как
независимая личность, - ведь иначе какой смысл в ее дружбе? Я даже потряс
головой, лишь бы избавиться от этой мысли. И когда в полдень она возникла
рядом со мной в ложбинке между дюнами, я почти сумел позабыть об этом
червячке в яблоке.
Утро мы провели вместе - разговаривали и смеялись, гуляли вдоль берега,
взбирались на скалы у края острова. Когда около трех стал подходить к концу
мой кофе, мы вернулись в закусочную за добавкой. Я попросил заварить мне два
полных кофейника и перелить их в большие пластиковые емкости на вынос.
Официантка промолчала, но покачала головой. Пока я ждал кофе, Анна в своем
мире тоже сварила себе еще.
Мы снова встретились в моем бунгало и с наступлением вечера взялись
каждый за свою работу, сидя напротив за кухонным столом. Ее присутствие
воспламенило мое музыкальное воображение, а она призналась, что впервые
представила целиком арочную структуру своего рисунка, а также чем и как его
следует дополнить. В какой-то момент я настолько погрузился в работу, что
протянул руку и взял (как я думал) один из своих карандашей. Но он оказался
фиолетовым пастельным мелком. У меня их не было. У Анны были.
- Посмотри, - сказал я, и тут у меня закружилась голова, а за глазами
вспыхнула головная боль.