"Владимир Фомин. Белая ворона (Повесть моей матери) " - читать интересную книгу автора

Я видела, что ей хочется, чтобы я ответила утвердительно. И я соврала.
Все рассмеялись, а я стала центром внимания взрослых, что мне очень
понравилось.
- А где они лежали? - продолжали любопытствовать взрослые.
Я внимательно вглядывалась в их лица, ожидая подсказки. Но они больше
ничего не подсказывали.
- На печке, - ответила я. Все развеселились еще больше.
- А что они там делали?
Всей моей детской фантазии не хватило бы, чтобы остроумно ответить, что
же могут делать пьяный мужчина и молодая одинокая женщина, лежа на печке. Я
и не пыталась фантазировать и быстро, не раздумывая, уверенно ответила:
- Я не видела. Печка же высокая, а я маленькая. Я видела только, что с
печки свисали их пяточки.
Мне поверили, и, когда пришла мама, со смехом обличили ее. Мама
удивилась, затем рассердилась, так как ей говорили, что ребенок не соврет, и
я с удовольствием повторила ей свою выдумку, ожидая, что она тоже будет
смеяться вместе со всеми. Но мама, будучи привлекательной и красивой
женщиной, была неприступной для мужчин и гордилась репутацией честной
женщины, и такой компромат ее очень обижал. Она уговаривала меня, чтобы я
сказала, кто же научил меня этому. Но я упорствовала и говорила, что все
видела сама. Тогда она меня в первый и в последний раз выпорола, но и тогда
я не созналась во лжи, чтобы не потерять уважение коллектива, который
вниманием ко мне и веселым смехом как бы одобрял мое поведение. И тогда мама
поставила меня в угол, предупредив, что я буду стоять в нем, пока не
сознаюсь, что врала. Я стояла и плакала, а мама говорила, что я буду стоять
в углу до смерти, если не покаюсь публично. От длительного стояния заболели
ноги, а из глаз потекли не слезы, а кровь. Это прорвались гнойники на веках,
которыми я постоянно страдала в детстве, а так как я кулачками натерла веки,
то потек не только гной, но и кровь. Я поняла, что я умираю, и испугалась.
Мама подтвердила мои опасения:
- Вот ты и умираешь уже, - сказала она, извлекая меня из угла, чтобы
обработать кровоточащие веки, не надеясь уже на мое раскаяние даже до
смерти.
Мама остановила кровотечение из век, и таким образом спасла меня от
мнимой смерти. Больше я никогда не врала. Ложь соединилась в моем сознании
со смертью и стала мне ненавистна. Мой сын с рождения был правдивым. Папа
рассказывал мне, что его тоже в детстве выпорол отец за то, что он подобрал
с полу в школе резинку, но не отдал учительнице, а принес домой чужую вещь.
Я, его дочь, с рождения не брала чужих вещей. Воровство было противно и
неприемлемо для меня. Примеров недостаточно, чтобы делать какие-то выводы.
Но можно думать о том, что и нравственные качества, приобретенные в самом
раннем детстве, закладываются на генетическом уровне, закрепляются и
передаются по наследству.
К шести годам я стала совсем другим человеком, убедившись на опыте, и
осознав, что мир лучше войны, что выгоднее слушаться взрослых, чем стоять в
углу, что улыбка мамы гораздо приятнее, чем ее нахмуренный лоб. Мне стало
легко и радостно жить. Меня хвалили воспитатели в детском саду, говорили,
что мне не делают никаких замечаний, потому что я понимаю взгляд
воспитателя. А в дальнейшем в школе учителя говорили маме: "Если бы все дети
были такими, как ваша дочка, как бы легко было работать".