"Уильям Фолкнер. Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье" - читать интересную книгу автора

семь лошадей, вряд ли дадут взаймы мула?
- Не дадут, - сказала бабушка. - Но пешком вам идти не придется.
Мы вышли на лужайку. Наверно, даже Эб не догадался, что бабушка сразу
выведала, где он, как ему казалось, надежно припрятал первую лошадь, и
велела пустить ее вместе с остальными шестью. Он нес свое седло и уздечку.
Однако он опоздал. Шесть лошадей свободно разгуливали по усадьбе, седьмая
была привязана постромкой к воротам. Это была не та лошадь, на которой
приехал Эб, потому что на той было клеймо. Ведь Эб достаточно давно знал
бабушку. Мог бы догадаться. Может, он и догадывался. Но сдаваться не
хотел. Он отворил ворота.
- Что же, - сказал он, - время идет. Мне, пожалуй, пора...
- Обождите, - сказала бабушка. И тогда мы поглядели на лошадь,
привязанную к забору; на первый взгляд она казалась лучшей, из семи. Надо
было очень внимательно приглядеться, чтобы заметить, что у нее на ноге
слегка растянуто сухожилие - наверно, смолоду ее перетрудили, наваливали
не глядя.
- Берите эту, - сказала бабушка.
- Не моя, - сказал Эб. - Ваша она. Вот я сейчас...
- Берите эту, - сказала бабушка. Эб долго на нее глядел. Можно было
сосчитать до десяти, не меньше.
- Это же черт те что, миз Миллард! - воскликнул он.
- Я уже говорила вам, чтобы вы здесь не смели ругаться! - сказала
бабушка.
- Да, мэм, - сказал Эб. А потом выразился опять: - Это же черт те что!
- Он пошел на лужайку, вставил мундштук к привязанной лошади, шваркнул на
нее седло, сдернул веревку, которой она была привязана, и закинул ее за
забор, сел верхом, а бабушка стояла тут же, пока он не выехал за ворота и
Ринго не закрыл за ним, и тут я впервые заметил на воротах цепь и засов,
снятые с дверей коптильни; Ринго запер ворота, отдал бабушке ключ, а Эб на
минуту задержался, глядя на бабушку с лошади.
- Что же, день добрый, - сказал он. - Я вот только надеюсь, в интересах
Конфедерации, что Беду Форресту не придется цапаться с вами насчет своих
лошадок.
Потом он произнес опять, на этот раз еще обиднее, может, потому, что
уже сидел на лошади мордой к воротам: - А не то, черт возьми, глазом не
моргнешь, как останется он с одной разнесчастной пехотой! Будь я проклят,
если это не так.
Потом и он уехал. Если бы время от времени не подавала голос кузина
Мелисандра, да если б еще не шесть лошадей с тавром США, выжженным на
крупе, стоявших у нас на усадьбе, можно было подумать, что ничего и не
произошло. Во всяком случае, мы с Ринго решили, что все уже кончено.
Филадельфия то и дело спускалась с кувшином, чтобы набрать свежей воды для
компрессов кузине Мелисандре, но мы считали, что немного погодя это тоже
всем надоест и кончится. Но тут Филадельфия снова пришла вниз, в комнату,
где бабушка перекраивала для Ринго пару армейских штанов, которые отец
последний раз носил дома. Филадельфия молча стояла в дверях, пока бабушка
ее не спросила:
- Ну, что там еще?
- Она просит банджо.
- Что? - спросила бабушка. - Мою лютню? Она на ней не умеет играть.