"Уильям Фолкнер. Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье" - читать интересную книгу автора

зачесанные со лба волосы, и снова на меня поглядела.
- Первое разумное слово, которое я сегодня слышу с одиннадцати часов
утра, - сказала она. - Это настолько разумно и просто, что только ребенок
и мог это придумать. - Она поглядела на него. - А почему бы вам и правда
этого не сделать?
Он опять засмеялся. То есть лицо его изобразило то же самое, и звук он
издал тот же.
- Дед мой прошел с Мэрионом [Мэрион Фрэнсис (1732-1795) - руководитель
борьбы против англичан в Южной Каролине в годы Войны за независимость] по
всей Каролине и был у Кингсмаунтин [место сражения повстанцев Южной
Каролины с английскими войсками]. Дядю провалила на выборах в губернаторы
Теннесси продажная, вероломная шайка кабатчиков и
аболиционистов-республиканцев, а отец мой умер в Чапультепеке
[мексиканский форт вблизи от границы с США; здесь в 1847 г. американские
войска в ходе захватнической войны против Мексики нанесли поражение
мексиканской армии]. После всего этого не мне менять фамилию, которую они
носили. Да и жизни своей я не хозяин, пока истерзанная родина обливается
кровью под железной пятой захватчиков... - тут он оборвал смех или как там
это назвать. Потом лицо его стало удивленным. Потом оно перестало быть
удивленным - удивление стало сходить с него сперва медленно, а затем все
быстрее, но не чересчур быстро, а как жар уходит из куска железа на
наковальне у кузнеца; потом лицо его стало выглядеть просто недоуменным,
спокойным и почти умиротворенным. - Разве что потеряю ее в бою, - сказал
он.
- Ну, сидя тут, вам это вряд ли удастся, - сказала бабушка.
- Нет, - сказал он. Но я не думаю, чтобы слова ее до него дошли. Он
встал. Даже Эб Сноупс и тот за ним следил, - его нож с пучком шпината на
кончике повис в воздухе, не дойдя до рта.
- Да, - сказал кузен Филипп. Но на лице его снова появилось: "какая
красавица". - Да, - сказал он. Он поблагодарил бабушку за обед. Вернее
сказать, заставил свой язык произнести подобающие слова. Они не показались
нам очень вразумительными, но он, по-моему, на это никакого внимания не
обращал. Он поклонился.
Ни на бабушку, ни на Что-нибудь вообще он не смотрел. Он снова
повторил: "Да". И вышел. Мы с Ринго проводили его до парадных дверей,
посмотрели, как он садится на лошадь и, сидя на ней с обнаженной головой,
смотрит на окна верхнего этажа. Смотрел он на окна бабушки, а рядом с ее
комнатой была наша с Ринго. Кузина же Мелисандра не могла его видеть
вообще, потому что она лежала в постели на другой половине дома и
Филадельфия все еще, наверное, мочила салфетки в холодной воде, чтобы
менять у нее на голове компрессы. Сидел на лошади он хорошо - легко,
свободно, откинувшись в седле, повернув ступни вовнутрь и держа их
перпендикулярно голени, как учил меня отец. И лошадь у него была хорошая.
- Чертовски хорошая лошадь, - сказал я.
- Беги за мылом, - сказал Ринго.
Но я и так уже кинул быстрый взгляд в переднюю, хотя слышал, что
бабушка разговаривает с Эбом Сноупсом в столовой.
- Она еще там, - сказал я.
- Ха, - сказал Ринго. - Один раз я еще дальше от нее чертыхнулся и то
пришлось мыло глотать.