"Уильям Фолкнер. Осень в дельте" - читать интересную книгу автора

земля, на которой теперь вместо рева пантеры слышны длинные гудки
паровозов: поезда идут неимоверно длинные, а тащит их один паровоз, потому
что нигде ни уклона, ни подъема, разве что какой-нибудь холм, насыпанный
руками давно ушедших в небытие туземцев, чтобы спасаться от ежегодного
потопа; а потом пришедшие сюда индейцы в этих курганах зарывали останки
своих предков, и все, что сохранилось от тех прежних времен, - это
индейские названия городков, почти всегда напоминавшие о воде: Алушаскуна,
Тиллатоба, Хомачитто, Язу.
Вскоре после полудня они добрались до реки. В последнем из городков с
индейским названием, где кончалось шоссе, дождались второй машины и двух
грузовиков, на одном везли постели и палатки, на другом - лошадей. Дальше
кончался бетон, а через какую-нибудь милю - и гравий; весь остаток
таявшего в тумане дня их караван медленно полз, надев на колеса цепи, по
выбоинам и залитым водой рытвинам, покуда Маккаслину не стало казаться,
что чем медленнее ползут машины, тем быстрее, все ускоряя обратный ход,
уносятся в прошлое его воспоминания и что земля, по которой они едут,
отступает от последней полоски гравия не на минуту, а на годы и
десятилетия к тому, что он когда-то знал; дорога снова превращается в
древние медвежью и оленью тропы, поля, расстилающиеся по сторонам, - эти
бесстыдные, широченные прямоугольники, осушенные машинами, съеживаются; их
снова отвоевывают шаг за шагом у сумрачной извечной чащобы топором, пилой
и плугом, запряженным мулом.
Машины они оставили на пристани - лошадей нужно было перегнать берегом
до того места, против которого они раскинут лагерь, и переправить через
реку вплавь, а сами охотники с собаками, постелями, палатками и провизией
погрузились на катер. И, сидя со своей старой двустволкой между колен - ей
было едва ли в половину меньше лет, чем ему самому, - он наблюдал, как
исчезают последние, жалкие следы человеческого бытия: хижины, вырубки,
крохотные лоскуты полей, еще год назад бывшие дикими зарослями, где
голубые стебли недавно убранного хлопка тянулись ввысь почти так же мощно,
как прежде тростник, словно человеку пришлось обвенчать свои пашни с
первобытной чащобой, чтобы ею овладеть; все они постепенно отступили,
исчезли, и скоро по обоим берегам потянулись те самые заросли, которые он
так хорошо знал, - заросли можжевельника и тростника, сквозь которые
дальше чем на десять шагов нельзя было проникнуть даже взглядом; высокие
до небес стволы дубов, эвкалиптов, ясеня и ореха, они никогда не
откликались на звон топора или шум машины, разве что застучит по реке
двигатель ветхого парохода или заворчит такая же моторка, как эта, и
привезет на недельку-другую тех, кто ищет нетронутых мест. И правда,
кое-что здесь еще сохранилось, да зато ехать сюда от Джефферсона надо уже
двести миль, а не тридцать, как прежде. На его глазах эту чащу не то чтобы
побеждали или сводили, скорее она просто сама отступала вглубь, раз дело
ее было сделано и время ее миновало; она отступала к югу по этой впадине
между горами и рекой, покуда то, что от нее осталось, не сгрудилось, не
уплотнилось на какое-то время, словно густой осадок на дне воронки, и
превратилось в эту непроницаемую, мрачную, непроходимую чащу.
Они приехали на прошлогоднюю стоянку за два часа до темноты.
- Идите-ка туда под дерево, где посуше, и посидите, - сказал ему
Лигейт. - А мы с ребятами покуда тут все оборудуем.
Но он не послушался. Накинув дождевик, он стал командовать разгрузкой