"Гюстав Флобер. Искушение святого Антония" - читать интересную книгу автора

мужчины, женщины и дети, сплошной кучей в грязи, подымают свои
отвратительные лица, выпачканные вином:
Нижние части тела, сотворенные Дьяволом, ему принадлежат. Давайте же
пить, есть, блудодействовать!
Аэтий
Преступления - потребности, до которых не опускается око божие!
Но вдруг
Человек,
одетый в карфагенский плащ, выскакивает из их толпы со связкой ремней в
руке и, стегая, как попало, направо и налево, неистово кричит:
А! обманщики, разбойники, симонийцы, еретики и демоны! червоточина
школ, подонки ада! Вот Маркион, синопский матрос, отлученный за
кровосмешение; Карпократа изгнали как мага; Эций обокрал свою наложницу,
Николай продавал жену, а Манес, называющий себя Буддою, а по имени Кубрик,
был ободран заживо острием тростника, и его дубленая кожа болтается на
вратах Ктесифона!
Антоний
узнал Тертуллиана и бросается к нему.
Учитель! ко мне! ко мне!
Тертуллиан,
продолжая:
Разбивайте иконы! скрывайте девиц под покрывалами! Молитесь, поститесь,
плачьте, умерщвляйте плоть! Прочь философию! прочь книги! после Иисуса
знание бесполезно!
Все разбежались, и Антоний видит на месте Тертуллиана женщину, сидящую
на каменной скамье.
Она рыдает, прислонив голову к колонне: волосы ее распущены, тело, в
длинной бурой симарре, поникло.
Затем они оказываются рядом, вдали от толпы. Наступило молчание,
необычайное спокойствие, как в лесу, когда ветер стихает и листья вдруг
сразу перестают шевелиться.
Женщина очень красива, хотя поблекла и бледна, как покойница. Они
глядят друг на друга, и глаза их шлют взаимно как бы волны мыслей, тысячу
старинных, смутных и глубоких воспоминаний. Наконец
Прискилла
начинает говорить:
Я находилась в последней комнате бань и задремала под уличный шум.
Вдруг я услышала громкие голоса. Кричали: "Это маг! это Дьявол!" и
толпа остановилась перед нашим домом, против Эскулапова храма. Я
приподнялась на руках до высоты отдушины.
В перистиле храма стоял человек с железным ошейником на шее. Он брал
уголья с жаровни и проводил ими широкие полосы на груди, взывая "Иисус!
Иисус!" Народ говорил: "Это не дозволено! побьем его камнями!" Но он
продолжал. То было нечто неслыханное, восхитительное. Цветы, огромные как
солнца, вращались перед моими глазами, и из пространств до меня доносились
трепетания золотой арфы. Смерклось. Руки мои выпустили перекладины, тело
ослабло, и когда он увел меня в свой дом...
Антоний
Но о ком говоришь ты.
Прискилла