"Евгений Филенко. Отсвет мрака; Эти двое" - читать интересную книгу автора

процентов, и Дикий у нас в руках.
Ерголин грустно хмыкает. Процентов двадцать - это восемь миллионов
живых душ обоего пола и произвольного возраста. Но можно не сомневаться: как
только делегация гостей свалит из "Башни смерти", Серафим сядет за свой комп
и сформулирует критерий отсева агнцев от козлищ и злаков от плевел. А потом
начнет просеивать все эти восемь миллионов по избранному критерию. А когда
спустя два года потерпит фиаско, то примется за остальных. И как раз к
пенсии вычислит Хирурга. Как же, интересно, он находил иных прочих?..
- Еще он изъял у девчонки печень и почки, - продолжает Ерголин.
- В прошлый раз его привлекли легкие.
- Человек разнообразных анатомических интересов... - Ерголин с минуту
молча пускает колечки к серому низкому потолку. - Вернемся в ДЕПО, покажу
тебе кое-что, ты напомни.
- Хорошо.
Странно, почему-то потолки в моргах обязательно должны быть серыми и
низкими. А стены - непременно выкрашенными в грязно-зеленый цвет.
- Как у тебя дела с потрошителями магнаров? - спрашивает Ерголин.
- Спасибо, паршивость выше средней. Банда подростков, в диапазоне от
десяти до пятнадцати лет. Иными словами, заседатели погрозят им пальчиками,
посюсюкают, метнут пару частных определений в адрес начальной школы и
отпустят на все четыре стороны. И мы будем смиренно ждать, когда ребятки
подрастут, чтобы можно было срисовать их схемы не попирая детских прав.
- Ты, Индюша, нынче прямо-таки брызжешь ядом. Как кобра - на два метра
и точно в глаз... Скажи, а твоей схемы в нашем инфобанке случайно не
сыщется?
- Может, и сыщется. Какой там срок давности?
- Бессрочно, голубушка.
- Когда мне было двенадцать... - начинаю я. И обрываю себя. С какой
стати я буду откровенничать перед этим старым пердуном?!
...В двенадцать лет меня взяли в первый раз. Душной июльской ночью мы с
мотобандой "Маргарита", поименованной в честь героини нетленного романа (о
которой знали лишь то, что она голая летала верхом на швабре), разбомбили
частный супермаркет на окраине Гигаполиса. Товар нас не интересовал: мы
вымещали праведный детский гнев на хищнике-богатее, который в одночасье
вздул цены на жвачку до недоступных нам пределов. В полном соответствии с
гордо носимым нами именем, мы все соплячки нежнейшего пубертатного возраста,
были нагишом и вымазаны светящимся кремом "Фантомика", а швабрами нам
служили мотоциклы. Но июльская ночь была слишком коротка, и наряд трассеров
прибыл до того, как мы упились сатанинским шабашем... Потом был привод в
четырнадцать лет, потом еще, а в пятнадцать с меня срисовали
психоэнергетическую схему для постоянного контроля за моим неправильным,
социально опасным поведением.
Но спустя полгода умерла мать, и я стала единственной хозяйкой в семье
из пяти мужиков, четверо из которых были младше меня, а отец ничем не
отличался от них ни по масштабам жизненного опыта, ни по деловой хватке.
Когда его вышвырнули с работы по упомянутым причинам, я же стала и
единственной кормилицей. Нет, в шлюхи я не подалась: мне нельзя было
рисковать, играя в русскую рулетку со СПИДом. И в стриптизерки не годилась,
хотя тогда был велик спрос на малолеток. Не вышла ни ростом, ни фигурой. А
ведь меня готовы были взять только из-за имени... (Правда, на один