"Генри Филдинг. История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса " - читать интересную книгу автора

лицемерия; ибо как тщеславие побуждает нас надевать на себя личину с целью
снискать похвалу, так лицемерие заставляет нас избегать осуждения, скрывая
наши пороки под видимостью противоположных им добродетелей. И хотя эти две
причины часто смешивают (потому что различать их затруднительно), однако же
и вызываются они совершенно разными побуждениями и в проявлениях своих
явственно различны: ибо в самом деле притворство, возникающее из тщеславия,
ближе к правде, чем притворство другого вида; ему не приходится бороться с
тем сильным противодействием природы, с каким борется притворство лицемера.
Нужно к тому же отметить, что притворство не означает полного отсутствия
изображаемых им качеств: правда, когда оно порождается лицемерием, оно тесно
связано с обманом; однако же там, где его источник - тщеславие, оно
становится сродни скорее чванству: так, например, притворная щедрость
тщеславного человека явственно отличима от притворной щедрости скупца; пусть
тщеславный человек не то, чем он представляется, пусть не обладает
добродетелью, в какую он рядится, чтобы думали, будто она ему свойственна;
однако же наряд сидит на нем не так неловко, как на скупце, который являет
собою прямо обратное тому, чем он хочет казаться.
Из распознавания притворства и возникает Смешное, - что всегда поражает
читателя неожиданностью и доставляет удовольствие; притом в большей степени
тогда, когда притворство порождено было не тщеславием, а лицемерием; ведь
если открывается, что человек представляет собой нечто как раз обратное
тому, что он собой изображал, это более неожиданно и, значит, более смешно,
чем если выясняется, что в нем маловато тех качеств, которыми он хотел бы
славиться. Могу отметить, что наш Бен Джонсон, который лучше всех на свете
понимал Смешное, изобличает по преимуществу притворство лицемерное.
И только при наличии притворства могут стать предметом смеха житейские
невзгоды и несчастья или физические изъяны. Только человеку извращенного ума
безобразие, увечье или бедность могут казаться смешными сами по себе; и я не
думаю, чтобы хоть у одного человека в мире встреча с грязным оборванцем,
едущим в телеге, вызвала желание смеяться; но если вы увидите, как та же
фигура выходит из кареты шестерней или соскакивает с портшеза, держа шляпу
под мышкой, вы рассмеетесь - и с полным правом. Равным образом, если нам до-
ведется войти в дом бедняка и увидеть несчастную семью, дрожащую от стужи и
мучимую голодом, это нас не расположит к смеху (или вы должны отличаться
поистине дьявольской жестокостью); но если в том же доме мы обнаружим очаг,
украшенный вместо угля цветами, пустые блюда или фарфор на буфете или иное
какое-либо притязание на богатство и утонченность - в самих ли людях или в
обстановке, - тогда, право, нам извинительно будет посмеяться над таким
фантастическим зрелищем. Еще того менее могут быть предметом насмешки
физические изъяны; но когда безобразие тщится стяжать славу красоты или
когда хромота силится изобразить ловкость, - вот тогда эти несчастные
обстоятельства, сперва склонявшие нас к состраданию, начинают вызывать одно
лишь веселье.
Поэт проводит эту мысль еще дальше:

Ты тот, что есть, - тебя нельзя винить:
Виновен, кто не тот, кем хочет слыть.

Если б размер стиха позволил заменить слова "винить" и "виновен"
словами "высмеивать" и "смешон", мысль, пожалуй, была бы еще правильней.