"Пионеры Вселенной" - читать интересную книгу автора (Нагаев Герман Данилович)1Зябким февральским вечером, когда друзья случайно столкнулись у чугунной решетки Летнего сада, Санкт-Петербург был охвачен тревожными слухами: в Зимнем произошел взрыв! Говорили, что государь чудом уцелел, а террористу удалось скрыться. Улицы, вокзалы, трактиры были наводнены сыщиками и переодетыми жандармами. Всякого, похожего на «социалиста», хватали и тащили в полицейскую часть. Молодые люди спешили укрыться по своим углам и вдруг, в тусклом свете фонаря, столкнулись лицом к лицу: – Коля! Милый друг! Вот встреча! – Сергей! Сережа! – И друзья, забыв о предосторожности, бросились в объятия друг другу. – Боже мой! Сколько же мы не виделись? Вечность! Целая вечность! – радостно восклицал высокий, с русой бородкой, в зеленом шарфе Сергей Стрешнев, целуя друга и глядя на него восторженными голубыми глазами. – Давно, давно, Сережа. Чуть ли не с самой гимназии. Я так рад!.. – Николай Кибальчич, темнобородый молодой человек с худым, бледным лицом, слегка отступил, оглядывая друга умными озабоченными карими глазами. – Много воды утекло… Ты, наверное, уж курс кончил? – Третий год, как учительствую в женской гимназии… А ты, голубчик, как же ты? Ведь я наслышан… Как-то летом был в наших местах… – Мне солоно пришлось… – Кибальчич быстро оглянулся и продолжал шепотом: – Почти три года по казематам… – Да, да, ужасно, родной мой, ужасно! Я очень сочувствую… Но теперь вся передовая молодежь поднимается на борьбу с деспотизмом. – Тс-с! – Кибальчич предостерегающе поднял палец. – Понимаю, Коля… Но ты не бойся. – Сергей потянулся к самому уху друга и горячо зашептал: – Я сам с вами. Сам причастен к партии «Народная воля». – Правда? Когда же? – Как узнал подробности о тебе – сразу же решился… Николай стиснул руку Сергея: – Поздравляю! Поздравляю, друг! Но больше об этом ни слова! – Он, как бы что-то ища в нагрудном кармане, оглядел улицу. – Ведь знаешь, что произошло в Зимнем? Сейчас шпики и жандармы рыщут по всем закоулкам. – Куда же нам? Может, ко мне, на Васильевский? – Лучше пересидим у меня – это рядом. – А удобно? – Хозяйка собиралась к родным в Гатчину… А если не уехала, не беда. Только зови меня не Николаем, а Максимом. Я ведь теперь на нелегальном… – А-а-а! – удивленно взглянул на друга Сергей, но тут же осекся: – Извини, я не знал… – Кажется, за нами следят. Пошли! – Кибальчич взял Сергея под руку. Они свернули в переулок, потом в другой, а затем в узкий длинный двор. Войдя с Сергеем в темный провал подъезда, Кибальчич прислушался. – Все тихо. Идем! По черной лестнице, ощупью, они поднялись на четвертый этаж. На стук никто не отозвался. Кибальчич, отомкнув дверь своим ключом, ввел друга в темную, пахнувшую кошками переднюю, а затем, чиркнув спичкой, в длинную комнату, с железной кроватью, просиженным диваном и ломберным столиком. Кибальчич засветил лампу. – Ну вот мы и пришли, Сережа. Располагайся как дома, а я пойду похлопочу на кухне. Сергей разделся. Причесал пышные русые волосы, поправил шелковистую бородку и, сев на диван, взял со стола две книги в кожаных переплетах. Одна оказалась трудом по химии на немецком языке, а другая была английская. Сергей не знал английского языка, но, листая книгу, по рисункам и отдельным словам догадался, что в ней описывались порох и пироксилин. «Почему здесь эти книги? Неужели Коля Кибальчич изучает взрывчатые вещества? Зачем это ему? А?.. Неужели для партии? Неужели этот взрыв в Зимнем?.. Нет, не может быть… А если причастен?..» Послышались шаги в передней. Сергей поспешно положил книги на стол и отодвинулся. Дверь распахнулась, вошел Кибальчич, неся пыхтящий самовар. – Вот это браво! – воскликнул Сергей и вскочил, чтобы помочь другу. За чаем друзья разговорились по душам. – Ты говоришь, Сережа, что летом был в нашем Новгород-Северске. Ну как он, что? – Все так же, Коля, зеленый и тихий городок, только река немного обмелела – посредине песчаная коса… Видел многих наших товарищей по гимназии. Вспоминают тебя… – Спасибо! А что, не был ты, Сережа, в Коропе? Не слышал про моего старика? – Как же, как же, был в нашем родном городке. Виделся и говорил с твоим батюшкой, Иваном Осиповичем… Еще в Новгород-Северске я слышал, что отец Иоан по-прежнему в Коропе, в Успенском храме. Но будто бы тяжело хворал… Вот я и поехал, чтоб навестить. – Спасибо, Сережа. Как же он теперь? – сцепив пальцы рук, спросил Николай. – Слава богу! Здоров. Меня принял приветливо. Вспомнил, как готовил нас с тобой в гимназию. Славный старик. – Спасибо, друг! Обрадовал. Я ведь не могу переписываться. – Ну да, Коля, дорогой, я все понимаю… Думаю, что и он догадывается о твоем положении. – Расспрашивал? – насторожился Кибальчич. – Весьма сдержанно. Да и что я мог сказать? Спросил: не слышал ли что про тебя? Видно, тоскует… Потом заговорили о нашем детстве. Вспомнили твою покойную матушку; как она нас учила языкам, музыке, какая была ласковая, заботливая, Он всплакнул… – Да, маму жалко – мало пожила, – вздохнул Кибальчич и незаметно смахнул слезу. – С ее смертью опустел наш шумный дом. – Да, Коля, это было тяжело пережить… – сочувственно вздохнул Стрешнев и, помолчав, опять заговорил: – Помнишь, когда была жива твоя матушка, какими счастливыми мы были. Помнишь прогулки с ней в луга и в лес за цветами? А рыбалку и купание в Десне? Тихая улыбка озарила лицо Кибальчича: – Да, Сережа, было чудесное время! Мама как-то умела сдружить семью, принять друзей. Жили весело. Отец в одиночестве, наверное, совсем одряхлел и одичал? – Очень просил разыскать тебя и сказать, чтобы о нем не беспокоился. Братья и сестры здоровы. Он любит тебя и молится, чтоб бог послал тебе счастье. – Ссорился я с ним. Не хотел учиться в духовной семинарии, а он настаивал. Еле уломали его тогда. – А потом, когда узнал, что ты лучший ученик в гимназии, – смирился. – Все это так, Сережа! И о счастье сына он молится. Молится, а не знает, что счастье мое совсем в другом… Сейчас, Сережа, надо думать не о себе, а о народе. Бороться за его свободу. В этом высшее призвание и истинное счастье! – Ты умница, Николай. У тебя и раньше все было ясно и определенно. Ты видишь цель жизни, а я вот часто теряюсь… мечусь… Конечно, нужно бороться с деспотизмом. Я внутренне чувствую такую потребность. И кажется, минутами готов на самый отчаянный шаг. А иногда меня гложет сомнение. – В чем именно? – Да вот, хоть сегодняшний случай. Этот ужасный взрыв в Зимнем. Слышал, в подвале погибло много ни в чем не повинных солдат. Как подумаю, меня начинает трясти. К чему эти жестокие меры? Разве нельзя иначе? Зачем убивать государя? Он так много сделал добра. – Кому? – нахмурясь, спросил Кибальчич. – Как, ты отрицаешь? Но ведь он же отменил крепостное право. Недаром же его называют «царь-освободитель»! – Это Александр Второй сделал не из добрых побуждений, а из боязни революции. Он сам говорил дворянам: лучше отменить крепостное право сверху, чем дожидаться, пока оно будет отменено снизу. – Положим, так, – возбужденно продолжал Сергей. – Ну, а учреждение земств, а введение в России высшего образования для женщин? А завоевания? – Свои благодеяния царь утопил в крови революционеров и лучших людей России. Кто устроил позорную казнь Чернышевского? Кто построил виселицы по всей империи? Что молчишь? Он не царь-освободитель, а царь-деспот! Царь-тиран! Казненные им вопиют о мщении, и возмездие должно свершиться! Сергей обхватил голову руками: – Но это ужасно, ужасно! Кибальчич встал, прошелся и, сев на диван рядом со Стрешневым, обнял его: – Сережа, милый мой друг! Нельзя быть таким сентиментальным. Революционная борьба непреклонна. Она не знает компромиссов и жалости. Порой я сам сомневаюсь, верный ли путь борьбы избрала партия «Народная воля»? Но я решительно за то, чтоб не склонять головы пред деспотом, а вступить с ним в бескомпромиссную схватку. Партия «Народная воля» не раз призывала царя к благоразумию и милосердию. Но царь продолжал тиранствовать, и партия решила его казнить. За сегодняшним взрывом несомненно последуют другие… И тиран будет уничтожен! Сергей схватил руку Кибальчича: – Прости, Коля. У меня бывают минуты слабости. Но ты верь мне и, как другу, скажи: сегодня наши устроили взрыв? – Со временем ты узнаешь все. Но сейчас и я твердо не знаю… Да и лучше совсем об этом не говорить. Стены тоже имеют уши… – Конечно, я понимаю, Николай… – Вот и славно! Давай укладываться. Утром мы оба должны быть бодрыми. Еще неизвестно, как обернутся события. |
||
|