"Лион Фейхтвангер. Успех (Три года из истории одной провинции)" - читать интересную книгу автора

помощницей Рези, не переставая в то же время с легким юмором наблюдать за
расшумевшимися мужчинами, учитывая как колебания в их настроении, так и
уровень остающегося еще в их стаканах вина. Эта полная, крепкая женщина с
красивым широким лицом, страдавшая, как и все ее коллеги, плоскостопием,
отлично знала всех своих постоянных посетителей. Она прекрасно заметила,
как изменился министр Флаухер при появлении министра Кленка. Она знала,
что Флаухер, если он в хорошем настроении, закажет вторую порцию сосисок,
а если в плохом - редьку. Он не успел даже пробормотать до конца свое
приказание, как редька уже очутилась перед ним на столе.
Престиж в области искусства! Как будто он сам, Флаухер, не любил,
например, музыки? Но было просто признаком дегенерации, снобизмом - ради
этого самого "престижа" спускать каждому "чужаку" любую вызывающую
выходку, любое свинство. Министр Флаухер, в порыве досады по рассеянности
притянул к себе тарелку с остатками ужина своего соседа и бросил своей
таксе кость. Даже и тогда, когда он занялся приготовлением своей редьки по
всем правилам искусства, его не переставало терзать сомнение того, как
бесконечно долго ему пришлось терпеть в музее вредителя Крюгера.
Такса у его ног чавкала, грызла кость, глотала, жрала. Окончив возню с
редькой, министр выжидал, пока отдельные ломтики водянистого корнеплода
втянут достаточное количество соли. Сквозь открытые окна, несмотря на шум
в ресторане, явственно доносились из находившейся напротив пивной звуки
исполняемого сотнями голосов мюнхенского гимна: пока старый Петер стоит у
Петерсберга, пока течет по городу зеленый Изар, до тех пор не иссякнут в
Мюнхене веселье и уют. Да, долго, долго пришлось Флаухеру ждать, пока он
избавился от Крюгера. Пока, - да, приходилось в этом признаться, - пока
Кленк не дал ему в руки оружия против Крюгера. Флаухеру ясно представился
этот час, Это было в такой же вечер, как сегодня, здесь же, в "Тирольском
погребке", за тем столиком, вон там наискосок, под большим выжженным
пятном на облицовке, о котором с таким цинизмом говорил однажды писатель
Лоренц Маттеи. На этом самом месте Кленк, с трудом сдерживая свой сильный
бас, сначала в виде намеков, и, по своему обыкновению, поддразнивающим,
двусмысленным тоном, а затем уже в ясных словах преподнес ему тогда это
"дело Крюгера", это ниспосланное богом дело о лжесвидетельстве, давшее
возможность удалить Крюгера с занимаемой должности и затем с помощью
процесса устранить его раз и навсегда. Это был великий вечер, он готов был
тогда простить Кленку все его надутое высокомерие, - такой подъем
испытывал он от сознания победы правого дела и гибели злого.
И вот настает долгожданный день. Завтра процесс начнется. Он, Франц
Флаухер, до конца насладится победой. Он будет стоять, грузный,
представительный, какими он не раз видел священников на амвоне деревенской
церкви, и внушительно возгласит: "Глядите, вот каковы они, безбожники! Я,
Франц Флаухер, с самого начала почуял в нем дьявола".
Он принялся за пропитавшуюся солью редьку. К каждому ломтику полагалось
добавить немного масла и кусочек хлеба. Но он ел машинально, без обычного
наслаждения. Приподнятое настроение, в котором полтора часа назад он
покинул свою квартиру, исчезло с той самой минуты, как появился Кленк. Тот
с показным добродушием не обращает внимания на Флаухера, но это лишь
притворство: сейчас он с самым невинным и приветливым видом поднимет его
на смех.
И вот Флаухер действительно услышал густой бас Кленка: