"Лион Фейхтвангер. Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ" - читать интересную книгу автора

Шенна и принцесса рассматривали яркую миниатюру.
- Да, - сказал господин фон Шенна спустя мгновенье, - она похожа на
Агнессу.
- Она удивительно красива, - сказала Маргарита сдавленным, словно
угасшим голосом.
- Но у фрейлейн фон Флавон глаза гораздо глупее, - заметил господин фон
Шенна.
- Давайте читать дальше! - сказала Маргарита, и ее голос зазвучал, как
прежде, низко, выразительно и тепло.


Король Генрих начал стареть очень рано, дряхлел на глазах. Его руки
дрожали, он часто терял дар речи, лепетал. Тоскливый страх перед
наказанием на том свете охватывал его. Сколько раз видел он на церковных
порталах, на картинах изображение Страшного суда, разверстой преисподней,
гнусных чертей, усмехавшихся среди серных паров. Все это теперь
придвинулось, пугало своей близостью. Он удвоил благочестивые
пожертвования, богато одарил Мариенберг, Штамс, Ротенбух,
Бенедиктенбайерн. Но это могло так же мало успокоить его, как утешительные
заверения аббата Виктрингского. Для умерщвления плоти он приказал
поставить в часовне Ценоберга погребальные носилки и пролежал на них целую
долгую зимнюю ночь. Но тут ему явились люди, которых он ограбил, замучил,
убил, хоть он и был человеком добродушным, но их все же оказалось слишком
много. Затем женщины, с которыми он блудил; их лица улыбались, но когда
они отвертывались, видно было, что их спины до самых внутренностей
изъедены гнойными червями. Вся часовня наполнилась мерзкими бесами,
тянувшими к нему когти. Он стал кричать. Но сам же отдал приказ накрепко
запереть часовню и запретил кому-либо находиться поблизости, чтобы
остаться до утра наедине со своими грехами и своим раскаянием. Наконец ему
стало невтерпеж. Он полез - страх придал ему ловкости - вверх по стене,
выпрыгнул в окно. Заполз, стуча зубами, покрытый холодным потом, в свою
постель.
С этого дня он начал хиреть. Часто разговаривал с самим собой, кашлял
глухо и беспомощно. Маргарита много бывала с ним, но относилась к отцу
довольно безучастно. Итак, он умрет. Жаловаться ему не на что, он взял от
жизни все, что было можно. Он охотно окружал себя своими детьми, особенно
самыми маленькими. Бродил среди этого крошечного народца, среди лепечущих,
семенящих на кривых ножках, падающих малышей, там утирал сопливый носишко,
тут успокаивал задыхающегося от отчаянного рева розового карапуза. Он брал
детей на руки, садился рядом с ними на пол, вздыхая, рассказывал им о
своих денежных затруднениях, о церковном покаянии, о высокой политике, а
они сосредоточенно и бессмысленно слушали.
Наступил апрель. Небо было лазоревое, воздух полон пыльцы с цветущих
миндальных и персиковых деревьев. И тут король почувствовал, что близок
его конец. Он приказал отнести себя в часовню святого Панкратия. Кроткая
голубая дева Мария ободряюще улыбалась ему. Пестрое цветное окно часовни
приветливо светилось в ярком солнце. Возле него, тараща глазенки, стояли
маленькие дети и кроткий ласковый аббат Виктрингский. Здесь настигло его
последнее кровоизлияние и задушило.
Тело выпотрошили, набальзамировали. Сердце и внутренности надлежало