"Лион Фейхтвангер. Иудейская война ("Josephus" #1)" - читать интересную книгу автора

круга.
Костей было четыре. На каждой - четыре буквы: гимель, хэ, пун, шин. Шин
была самая плохая буква, нун - самая лучшая. Правоверные евреи гнушались
этой игрой - они утверждали, что буква шин символизирует древнее
изображение бога Сатурна, буква нун - древнее изображение богини
Нога-Истар, которую римляне называют Венерой. После каждого тура кости
собирали в кучу, и каждый игрок мог выбрать себе любую. Во время игры
Иосифу очень часто выпадала счастливая буква нун. Своим острым зрением он
скоро установил, что причиной его везения была одна определенная кость,
дававшая каждый раз, когда он ее кидал, букву нун, и происходило это,
видимо, оттого, что у кости был чуть отбит уголок.
Заметив это, Иосиф похолодел. Если заметят и другие, что буква нун
выпадает ему столько раз благодаря кости с отбитым уголком, - конец
успехам сегодняшнего вечера, конец благосклонности великого человека. Он
стал очень осторожен, сократил свой выигрыш. Того, что у него осталось,
ему хватит, чтобы жить в Риме, не стесняя себя.
- С моей стороны будет большой нескромностью, господин Деметрий, -
спросил он, когда игра была кончена, - если я попрошу вас подарить мне на
память эти кости?
Актер рассмеялся. Неуклюже нацарапал он на одной из них начальную букву
своего имени.
- Когда мы поедем к вашим узникам? - спросил он Иосифа.
- Хотите дней через пять? - нерешительно предложил Иосиф.
- Послезавтра, - решил актер.


На кирпичном заводе Деметрию Либанию устроили торжественную встречу.
Бряцая оружием, отряд военной охраны оказал первому актеру эпохи те
почести, какие полагались оказывать только самым высокопоставленным лицам.
Надзиратели, сторожа теснились у ворот и, приветствуя его, поднимали
правую руку с вытянутой ладонью. Со всех сторон раздавалось:
- Привет тебе, Деметрий Либаний!
Небо сияло; глина, согбенные узники казались менее безутешными; всюду
сквозь монотонное пение просачивался знаменитый куплет: "Кто здесь хозяин?
Кто платит за масло?" Смущенный, шел рядом с актером Иосиф; пожалуй, еще
сильнее, чем восторг многих тысяч зрителей в театре, взволновало его то
почитание, каким окружали Деметрия Либания даже здесь, в этой обители
скорби.
Однако в подземном сыром и холодном застенке тотчас же исчезли те
праздничные румяна, которыми был сегодня приукрашен кирпичный завод.
Высоко расположенные узкие окна, вонь, монотонное пение... Три старика
сидели скрючившись, как в прошлый раз, высохшие, с неизбежным железным
кольцом цепи вокруг щиколотки, с выжженными "Е" на лбу, с патлатыми,
торчащими бородами, такими нелепыми при наполовину обритых головах.
Иосиф попытался заставить их заговорить. С той же бережной любовью, что
и в прошлый раз, извлекал он из них слова горя и безнадежной покорности.
Актер, слегка взволнованный, глотал слезы. Он не отрывал взгляда от
старцев, когда те, истощенные, сломленные, с трудом двигая кадыками и
давясь, выборматывали свои убогие жалобы. Жадно ловил его слух их хриплое
прерывистое лопотанье. Он охотно стал бы ходить взад и вперед, но это было