"Беппе Фенольо. Личные обстоятельства " - читать интересную книгу автора

швейцарский шоколад, запасы которого были у нее, казалось, неисчерпаемы. Она
вскарабкалась наверх не хуже мальчишки, ей хотелось нарвать самых, как она
говорила, знатных ягод, и она уселась на ветку, с виду не очень крепкую.
Лукошко было уже полно, а Фульвия все сидела на дереве, на той же ветке. Ему
пришло в голову, будто она медлит нарочно, чтобы он подошел ближе и
посмотрел на нее снизу вверх. Вместо этого он отступил на несколько шагов,
похолодев с головы до ног, губы у него дрожали. "Слезай. Хватит, слезай.
Если ты сейчас же не спустишься, я не притронусь к ягодам. Спускайся, или я
вывалю все лукошко за изгородь. Слезай, говорю. Не мучай меня".
Фульвия пронзительно рассмеялась, и из верхних ветвей последней черешни
выпорхнула птица.
Легко ступая, он направился дальше, к дому, но, пройдя несколько шагов,
остановился и вернулся к черешням. "Как я мог забыть?" - смущенно подумал
он.
Это случилось здесь, напротив последней черешни. Фульвия перешла аллею
и остановилась на газоне за деревьями. Легла на траву, а ведь на ней было
белое платье, да и земля уже остыла. Подобрав косы, она подложила руки под
голову и теперь смотрела на солнце. Но едва он вознамерился ступить на
газон, она криком остановила его: "Стой где стоишь! Прислонись к дереву. Вот
так". Потом, глядя на солнце, сказала: "Ты некрасивый". Мильтон согласился,
это было видно по глазам, и она продолжала: "У тебя изумительные глазе,
красивый рот, очень красивые руки, но в целом ты урод. - Она чуть повернула
голову в его сторону. - А впрочем, не такой уж и урод. Как могут говорить,
что ты урод? Это скажет только... только пустомеля. - И опять немного
погодя, тихо, но так, чтобы он непременно услышал: - Hieme et aestate, prope
et procul, usque dum vivam...{[1]}. О великий боже, дай мне увидеть в том
белом облачке профиль человека, которому я это скажу! - Она вскинула на
Мильтона глаза и спросила: - Как ты начнешь свое следующее письмо? Фульвия,
наказание мое?" - Он покачал головой. Фульвия встревожилась. "Ты хочешь
сказать, что следующего письма не будет?" - "Просто я начну его иначе.
Насчет писем ты не беспокойся. Я все понимаю. Мы уже не можем без них. Я не
могу не писать тебе, ты - не получать моих писем".
Письма были выдумкой Фульвии; когда будущий Мильтон впервые появился на
вилле, она потребовала, чтобы он ей написал. Она позвала его перевести песню
"Deep Purple"{[2]}. "По-моему, речь идет о заходящем солнце", - сказала она.
Он перевел прямо с пластинки, переключив патефон на минимум оборотов.
Фульвия дала ему сигарет и плитку швейцарского шоколада. Она проводила его
до калитки. "Могу я увидеть тебя завтра утром в Альбе?" - спросил он. "Нет,
ни в коем случае". - "Но ведь ты каждое утро бываешь в городе, - обиделся
он. - И не возвращаешься домой, пока все кафе не обойдешь". - "Ни в коем
случае. Город не наша с тобой стихия". - "А сюда я могу еще прийти?" - "Ты
должен прийти". - "Когда?" - "Ровно через неделю". Мильтон почувствовал себя
потерянным перед бесконечностью, непреодолимостью этого срока. Но она, как
могла она с такой легкостью назначить этот немыслимый срок? "Значит,
договорились - ровно через неделю. А до этого ты мне напишешь". -
"Письмо?" - "Разумеется, письмо. Напиши его ночью". - "Хорошо, но какое
письмо?" - "Письмо". Мильтон так и сделал, и, когда он пришел во второй раз,
Фульвия сказала ему, что он прекрасно пишет. "Ничего... особенного". - "А я
тебе говорю, великолепно. Угадай, что я куплю в первую же поездку в Турин?
Шкатулку для твоих писем. Я их буду хранить, и ни один человек никогда их не