"Привет от Вернера" - читать интересную книгу автора (Коринец Юрий Иосифович)ПРО ДУЭЛЬ, А ЕЩЕ ПРО ТОЛСТЫХ И ТОНКИХЭто Усы сказал: «Мальчики!» Он стоит позади нас и улыбается. И Дик рядом с ним, на поводке. – Чем вы тут взволнованы? – спрашивает Усы. – Да так, – говорит Вовка. – Получил Сопелкин за дело. – Я слышал! – говорит Усы. – Я случайно уловил ваш разговор... – Пугает своей тюрьмой! – говорит Вовка. – Тоже мне царь Кощей! Ведь подло, скажите? Усы становится серьезным. – Оскорблять родителей своего товарища – подло! – говорит он. – Вы бы что сделали? Дали бы ему в зубы? – В свое время я бы вызвал его к барьеру. – Как – к барьеру? – спрашиваю я. – Зачем? – К барьеру – значит на дуэль. Я бы вызвал его на дуэль. Стрелялся бы с ним. – Я знаю! – говорит Вовка. – Дуэль – это было раньше. – А вы стрелялись? – спрашиваю я Усы. – Бывало, милый Юра, – говорит Усы. – В молодости. – Из ружья? – Из ружья не стреляются, – говорит Вовка. – Из пистолетов бывает дуэль. Или на шпагах. Правда? Усы кивает. – Расскажите! – прошу я. – Пожалуйста, – улыбается Усы. – Если тебя кто-нибудь оскорбит, тебя, или твоего друга, или твоих близких – что, в сущности, одно и то же, – ты обязан был вызвать обидчика на дуэль. Потому что это дело чести. Ничего нет выше чести! Ясно, мальчики? Мы с Вовкой киваем. – Ну, имею честь! – говорит Усы. Он прикладывает к шляпе два пальца. Потом четко поворачивается и уходит. Мы с Вовкой смотрим ему вслед. Он уходит худой, стройный, с высоко поднятой головой. Дик тоже идет с поднятой головой. – Почему он сказал «имею честь»? – спрашиваю я. – Потому что стрелялся, – говорит Вовка. – И сохранил свою честь. – А как она бывает – дуэль? – спрашиваю я. – Расскажи! – Очень просто, – говорит Вовка. – Сначала враги выбирают секундантов. Если Ляпкин твой враг, ты можешь меня выбрать. А Ляпкин может еще кого выбрать. Секунданты заряжают пистолеты. Потом отсчитывают от барьера шаги... – От какого барьера? – От черты какой-нибудь. Или от пня, если это в лесу. Смотря от чего. Чтобы знать, с какого расстояния стреляться. Секунданты следят, чтобы все честно было. А потом по команде пуляют. Друг в друга. Кто убьет, тот и победил... – А может так быть, что оба друг друга убьют? – Может, – говорит Вовка. – Тогда оба сразу и упадут! Это значит ничья: когда оба мертвые. Но это бывает редко. Всегда один кто-нибудь здоров. А я думаю: «Интересно это все-таки – дуэль! Надо будет Ляпкина на дуэль вызвать!» – Надо Ляпкина на дуэль вызвать! – говорю я. – Только где нам пистолеты взять? – Можно на шпагах, – говорит Вовка. – Это такие длинные кинжалы. Мы бы их могли из дерева сделать. Только сейчас нету дуэлей. Сейчас только в театре дуэли остались. – Как в театре? – В Большом театре! – говорит Вовка. – В опере «Евгений Онегин». Я видел. Знаешь как там бабахают! Я даже испугался. Немножко. Там Онегин Ленского убивает... – Насовсем? – Конечно! И в школе мы читали про Онегина. Это Пушкин написал. Пушкин тоже стрелялся. – Почему они все стрелялись? – спрашиваю я. – Такое время было, – говорит Вовка. – А писатели вообще странные... – Почему? – Потому что с ними всегда что-нибудь приключается. Несоответствия у них разные... – Какие не от... неответствия? – Несоответствие формы и содержания! – важно говорит Вовка. – Как это? – не понимаю я. – Форма ихняя, внешняя, – расставляет руки Вовка, – не соответствует тому, что у них внутри... – Какая форма? У них разве форма? Они же не военные! – Чудак ты! – говорит Вовка. – Не одежда – форма! А форма тела! – И как это она не ответствует? – Не соответствует! Мне отец говорил, – объясняет Вовка. – Он знает одного такого писателя. Этот писатель толстый-претолстый, просто ужасно толстый! А пишет о тонком... Потому что внутри у него не того... – Что – не того? Разве не кровь? – Чудак ты! Конечно, кровь! Не в этом дело! – А в чем? Ты же говоришь: внутри... – Внутри – это значит содержание. Не во всем теле, а только в голове. О чем думает голова, когда человек пишет, – это и есть содержание. Вот этот писатель, о котором отец говорил, сам толстый-претолстый, а все время пишет о тонком... – О каком тонком? О худом, да? – Чудак! Это надо вообще понимать: о тонком – значит о любви! О любви, о цветах, о девчонках... Мне сразу в голову приходит Гизи: она тоненькая. Как цветок! Как колокольчик в поле! – А почему он не должен писать о тонком... о тонких девочках, этот писатель? – спрашиваю я. – Потому что он толстый! – А о чем же ему писать? – Не знаю, – говорит Вовка. – Только не о любви. О любви должны тонкие писать. Худые. – Что же ему – про коров, что ли, писать? – Про коров можно, – соглашается Вовка. – И про дома, про фабрики... Про это все пусть пишет... Мне сразу представился этот толстый писатель: как он хочет про девочек писать, а ему надо про коров, да про дома, да про фабрики... Мне его даже жалко стало. – А если бы он похудел? – спрашиваю. – Если б похудел, тогда мог бы, – говорит Вовка. – Вот как наш Усы. Такие могут. – А Усы может про тонкое писать? – Может. Но он ведь не писатель! – говорит Вовка. – Он офицер. В царской армии служил. – Я знаю, мне Иосиф говорил... – А мне он сам рассказывал! – важничает Вовка. – Видал у него шашку на стене? Он кавалерист! Сперва был в царской армии, а потом стал красный! – Как так? – Очень просто! Когда началась революция, он к нам перешел. Стал белых бить! И теперь он красный командир! – Здорово! – радуюсь я. – Конечно, здорово! – говорит Вовка. – Он хороший, этот Усы. Добрый. Ты не смотри, что он строгим кажется. Я опять думаю. Трудно все это сразу понять. Но – интересно! – А Пушкин странный был? – спрашиваю я. – Пушкин был не странный! – убежденно говорит Вовка. – Он был худой. И кудрявый. У него все точно было. Только погиб он рано – вот что жалко! |
||
|