"Привет от Вернера" - читать интересную книгу автора (Коринец Юрий Иосифович)

КОВЕР НА СНЕГУ

Через час мы стоим во дворе: я, Вовка, Ляпкин Маленький и Гизи. Только Гизи не с нами стоит, она играет в стороне сама. Она лепит куличики из снега: насыплет снег в ведерко и вываливает. Куличики у нее получались хорошие, потому что снег липкий. А иногда они разваливались. Я все это видел, потому что на нее поглядывал. И она на нас поглядывала.

А Вовка и Ляпкин-Сопелкин на нее не поглядывали. Ляпкина-Сопелкина зовут, в общем-то, просто Ляпкин, я вам уже говорил. Но Вовка иногда зовет его двойной фамилией: Ляпкин-Сопелкин. Ведь бывают же двойные фамилии: например, Миклухо-Маклай или Беляницкий-Бирюля – мало ли еще какие! Есть даже фамилия Нетуды-Баба! Я этого раньше не знал, и Ляпкин-Сопелкин не знал, а Вовка знал, потому что он взрослый: ему одиннадцать лет. Вовка все знает. Он может любому дать фамилию, не то что какому-то Ляпкину-Тяпкину! (Это тоже есть такая фамилия, сказал Вовка.)

Вот так мы и стоим на снегу, разговаривая про фамилии. За ночь выпал чистый-чистый снег, и мы стоим, как на белом ковре. А рядом стоит Памятник Воровскому.

Я смотрю на снег: он рыхлый и снежинки в нем очень крупные. Если сесть на корточки и смотреть близко-близко, снежинки кажутся узором на персидском ковре... Я смотрю на снег одним глазом, а другим смотрю на Гизи... И вдруг слышу над собой страшное сопение. Это Ляпкин тоже сел на корточки и сопит мне прямо в ухо.

– Что ты сопишь как паровоз! – говорю я Ляпкину.

– Это я дыфу! – говорит Ляпкин-Сопелкин. Он говорит не «дышу», а «дыфу», потому что у него выпал зуб.

– Ты сопишь! И мешаешь мне смотреть на снег!

– Конечно, сопит! – подтверждает Вовка. – Не сопи и не мешай человеку смотреть на снег!

– А чего Юра смотрит на снег? – спрашивает Ляпкин.

– Значит, надо, – говорит Вовка.

Я начинаю еще внимательнее смотреть на снег. Хотя сам не знаю, зачем мне надо смотреть на снег. Но Ляпкин-то не знает, что я не знаю! Пусть думает, что я знаю. Тут и Ляпкин начинает все внимательнее смотреть на снег. И чего это он смотрит на снег? Не понимаю просто! Бестолковый он все-таки человек!

– Ты-то чего смотришь на снег? – говорю я.

– А ты чего? – спрашивает Ляпкин.

– Я знаю, зачем я смотрю на снег! А ты не знаешь!

– Я тоже знаю, зачем я смотрю на снег! – говорит Ляпкин.

Глупый он все-таки ужасно!

Тут Вовка тоже начинает смотреть на снег. Я вижу, что и Гизи все внимательнее смотрит на снег... то есть на нас. Ей, наверное, стало интересно, что это мы так смотрим на снег.

– Да, – говорит Вовка. – Интересно!

– Чего интересно? – спрашиваю.

– Как вы оба смотрите на снег! – говорит Вовка.

– Я-то смотрю на снег, потому что вижу узоры, – говорю я.

– И я вижу ужоры! – говорит Ляпкин. Он говорит «ужоры» вместо «узоры».

– Ну, и что толку, что ты видишь узоры? – говорю я презрительно.

– А ты – что толку?

Я молча важно смотрю. Моя голова начинает сильно, быстро, лихорадочно думать. Я встаю на ноги. Потому что в мою голову приходит одна мысль:

– Я знаю, как сделать из снега ковер! – говорю я важно, поглядывая на Гизи.

– И я знаю, и я! – подхватывает Ляпкин.

Просто ужасный человек какой-то!

Вовка смотрит на меня с любопытством.

– Ну, как ты знаешь? – нарочно спрашиваю я Ляпкина. Я вижу, что он ничего не знает. Хотя ему очень хочется знать.

– Надо взять домой и наклеить на стенку... – говорит Ляпкин неуверенно.

– Тебя самого надо наклеить на стенку! – говорю я весело. – Снег дома растает!

– Не растает, – глупо говорит Ляпкин-Сопелкин.

Мы очень громко говорим, и я вижу, что Гизи перестала делать свои куличики; она стоит и смотрит на нас. Главное – на меня... Ну что же, пусть смотрит. Сейчас она еще не то увидит!

– Снег растает, – говорит Вовка Ляпкину. – И не спорь!

И Ляпкин уже не спорит. Он только стоит и сопит. Обиделся, наверное. И тогда говорю я. Я говорю:

– Памятник Воровскому стоит сейчас просто на снегу! А надо, чтобы он стоял на ковре! И это можно сделать!

– Как? – спрашивает Ляпкин-Сопелкин.

Даже Вовка спрашивает «как» – вот как здорово я придумал! Я говорю:

– Надо вокруг Памятника ходить, чтобы на снегу получились следы. То есть узоры. – И я начинаю ходить вокруг Памятника.

Ляпкин-Сопелкин идет за мной. Даже Вовка идет за мной! Они все идут за мной и смотрят себе под ноги. Я вижу, что Гизи внимательно смотрит на нас. Мы два раза обходим вокруг Памятника, и за нами на снегу получаются узоры – два круга.

– А теперь надо ходить от круга к кругу, зигзагами, – говорю я.

– Как – зизгагами? – спрашивает Ляпкин.

И мы с Вовкой хохочем.

– Ты молодец! – говорит мне Вовка. – Это ты здорово придумал! – и хлопает меня по плечу.

Мне, конечно, приятно! И Гизи это видит. Это тоже приятно. Раз Вовка сказал, значит, я действительно молодец. Гизи подходит ближе и смотрит, как мы продолжаем ходить вокруг Памятника гуськом. Можно бы ее тоже пригласить, да мне неохота первому ее приглашать. А Вовка и Ляпкин не обращают на нее внимания.

Мы долго ходим вокруг Памятника – кругами. И зигзагами. И делаем точки, то есть прыгаем с места на место.

– Немка тоже хочет ходить, – говорит Ляпкин, косясь на Гизи.

– Да ну ее! – говорит Вовка. – Девчонка! Да и по-русски она не смыслит... Эй, Гизи, смыслишь по-русски? – спрашивает Вовка.

Подняв голову, она медленно отходит от нас, постукивая себя лопаткой по ногам.

– Воображала немецкая! – говорит Вовка.

– Гизи-дризи! – кричит Ляпкин. – Гизи-дризи!

А я ничего не говорю. Мне жаль, что она ушла. Мне было почему-то приятно, когда она на меня смотрела. И поговорить бы я с ней мог – я же знаю немецкий! А что она воображала – это Вовка прав.