"Маски любви" - читать интересную книгу автора (Князева Людмила)

3

Дастин с тоской осмотрел содержимое холодильника. В морозильной камере одиноко лежал покрытый инеем бифштекс, на полках валялся кусок сыра, мумифицированная ножка индейки, пакетик с расплывшимся творожным пудингом. От подгнивших листьев шпината исходил тошнотворный душок – запах нищеты. «Покажи мне свой холодильник, и я скажу кто ты», – с тоской Дастин захлопнул дверцу. – Ты – протухший неудачник, слабак, возомнивший себя суперменом и «Золотым пером»».

Год назад преуспевающего молодого журналиста с позором выгнали из культурных новостей престижного еженедельника.

– Уж очень круто взял, сынок, – покачал головой его шеф, выложив на стол исполнительный лист, в котором сообщалось, что редакция еженедельника должна возместить моральный ущерб пострадавшему в размере 40000 долларов. В качестве истца выступал некий театральный экспериментатор, показавший в Лос-Анджелесе спектакль «Голубая свеча» по мотивам произведений Оскара Уайльда.

Дастин, ехидно отстегав в своей статье претенциозного дебютанта, назвал его произведение «медицинским пособием геев». Он не рассчитал, что за спиной смазливого парня стоит сильный покровитель. Покровитель оплатил судебное разбирательство, работу театральных экспертов, просмотревших спектакль и нашедших, что терминология журналиста Мориса грешит непрофессионализмом, а определения «анальный реализм» и «яркое дарование извращенца» являются прямым оскорблением личности режиссера.

Дастину пришлось выложить половину суммы из своего кармана и покинуть редакцию «до лучших времен», как он пообещал коллегам. Затем он перебрался из небольшой, но элегантной квартиры в крошечную и неопрятную. Единственным ее достоинством являлся адрес, который было не стыдно назвать знакомым и работодателям. Из предметов роскоши, составлявших одну из главных забот плейбоя Мориса, остался лишь новенький «шевроле» и хороший персональный компьютер.

Дастин мечтал о постоянной работе, но такой, которая позволила бы ему отыграться. Приз «Золотое перо», присуждаемый ассоциацией журналистов самому популярному из представителей этой профессии, служил Дастину надежным ориентиром. Он знал, что может добиться очень многого, хотя и получил щелчок по носу.

Сын владельца обувного магазина в Детройте всегда думал, что он – найденыш. В очаровательном ребенке, а затем – в привлекательном юноше трудно было отыскать что-либо общее с его родителями. Всякому, увидевшему его породистое тонкое лицо и стройную гибкую фигуру наездника, мерещились фамильные поместья английских аристократов, а не склады толстобрюхого обувщика. Покинув дом после окончания школы, Дастин придумал себе новую биографию и очень скоро сам в нее поверил. В Лос-Анджелес в поисках славы приехал выпускник Принстонского университета, побочный отпрыск ливерпульского банкира Мориса и капризной аристократки из старинного рода Викфельдов.

С ранней юности Дастин пользовался бешеным успехом у женщин всех возрастов. На него заглядывались и неравнодушные к красоте мужчины. Но с женщинами Дастину было легче. Они не только с охотой верили всем его байкам, желая видеть в своем кавалере натуру неординарную, но и старались помочь ему отвоевать законное место под солнцем. Тринадцатилетнему школьнику тайком носила булочки и пирожки дебелая дочь кондитера, в университете по нему сохла госпожа Менсон – профессор филологии, устроившая своему протеже «зеленый коридор» в достижении научных степеней. А в «голливудском раю» Дастин тут же попал в заботливые и крепкие объятия Клер Ривз.

Тридцативосьмилетняя актриса блистала в зените поздней славы благодаря телесериалу из эпохи войны Севера и Юга. Дастину исполнилось двадцать шесть, но он выглядел совсем неопытным и юным. Во всяком случае, с трудом затесавшийся в ряды внештатных корреспондентов небольшой газетки начинающий журналист понимал, что должен производить именно такое впечатление, отправляясь на съемочную площадку для интервью с участниками популярного телесериала. Пронырливых, въедливых журналистов здесь явно недолюбливали. Но хрупкому юноше, тушующемуся в присутствии знаменитостей, охотно помогли разобраться в творческих проблемах съемочной группы.

Фигуру Клер, исполнявшей роль супруги богатейшего плантатора-рабовладельца, эффектно подчеркивала синяя бархатная амазонка, до ужаса перетянутая в талии. При взгляде на эту инквизиционную модель одежды у впечатлительного репортера перехватило дыхание. Клер поняла его замешательство по-своему. «Я с первого же мгновения почувствовала, что должна завладеть тобой, мое сокровище», – шептала она ему позже на бирюзовых простынях своей освещенной, как цирковая арена, кровати. В зеркальном потолке, высоко над бирюзовым океаном спальни, Дастин видел крепкие розовые ягодицы Клер и мощный торс валькирии, закрывавшие собой поджарое бронзово-загорелое тело любовника. Только за счет роста, величественной осанки и ухищрений портных Клер удавалось выглядеть на экране сильной и значительной, а не толстой и вульгарной, каковой она была на самом деле.

Клер Ривз имела очень богатого семидесятилетнего мужа, ворочавшего делами в Нью-Йорке. «Он просто обожает меня, мой дурашка!» – сообщала всем Клер, дополняя эту реплику рассказом об очередном подарке мужа – яхте, колье или породистом скакуне. Супруги виделись не часто, проводя вместе то время, которое могла «вырвать у студийных акул» Клер.

В Голливуде о нравах этой перезрелой кинодивы ходили самые обычные, скучные слухи. Разумеется, она любила красивых мальчиков, разнузданные оргии и была сексуально ненасытна. Дастин вскоре убедился, что большинство из живописных историй о себе распускает сама Клер, убежденная, что душок скандала подзаводит зрителей, продюсеров и даже самого «дурашку»-мужа.

Она действительно не пропускала смазливых юнцов, но больше из-за того, чтобы блеснуть ими в обществе завистливых молоденьких соперниц. Клер обожала шоколадный пудинг и попкорн, но постоянно изводила себя диетами, что придавало ее бирюзовым выпуклым глазам особую томность и некую потаенную страстность. Она была далеко не так безалаберна и легкомысленна, как старалась подать себя публике. Все голливудские «деловые люди» хорошо знали, сколь отчаянно сражается Ривз за каждый пункт своих контрактов.

Дочери простых фермеров из Огайо безумно нравился диплом Дастина и его аристократическое происхождение, выгодно оттеняющие мужские достоинства. «Ах, дорогая! – доверительно сообщала она очередной приятельнице, – молоденьких жеребцов здесь у нас пруд пруди, хоть отстреливай. Но у этого парня – голова на плечах. И талант! Еще бы – настоящая порода не такая уж фикция, как внушают нам нувориши… Кровь – это кровь. Кому, как не мне, знать это». Тут Клер тяжко вздыхала, так как по официальной легенде, муссируемой журналистами, являлась внучкой польского аристократа-эмигранта и русской танцовщицы, естественно, графских кровей.

Дастин, несмотря на обаяния интеллигентности и наивности, повидал достаточно, чтобы не впадать в иллюзии относительно искренности и утонченности Клер. Но даже он должен был признать, что кинодиве удавалось многих обвести вокруг пальца. При необходимости она умела блеснуть поистине королевским достоинством. Очевидно, бесчисленные рольки аристократок, сыгранные Клер в исторических фильмах, наложили отпечаток на ее манеры и вкусы, что самым немыслимым образом сочеталось с врожденной махровой вульгарностью. Она была просто невыносима в тех случаях, когда хотела изобразить экстравагантную богемность и романтическую страсть. В постели увядающая секс-бомба разыгрывала целые баталии, читая при этом какие-то куски из стихотворных пьес, стонала и завывала с диапазоном Эллы Фицджералд, сквернословила не хуже портового грузчика или сюсюкала, как институтка прошлого столетия. Но никогда не молчала.

После месяца пылкого романа Дастин решил оставить Клер – он почувствовал, что становится импотентом. Выражения Клер типа «сладость моя», «мой луноликий Нарцисс», срывающиеся с ее уст в самые ответственные моменты, убивали его. А ему надо было, ой как надо было продержаться: Клер всерьез занялась устройством карьеры «своего херувимчика».

Вскоре он стал сотрудником весьма престижного еженедельника. Клер преподнесла «своему сладкому мальчику» маленькие подарки – уютное гнездышко в двухквартирном доме на набережной и серебристый «шевроле».

Дастин решил, что по-своему любит эту женщину и пустился в отчаянные приключения. Он говорил: «Ах, ну что тебе за дело до этих шлюшек, детка. Они не дают мне прохода, а потом еще сами распускают слухи, потому что знают, как я люблю тебя». Он доказывал свою преданность патронессе, с увлечением посвящая ее ролям репортажи. Под пером Мориса дарование актрисы заблистало новыми красками, а ее личность приобрела ореол экстравагантной пикантности. На богемных вечеринках и солидных банкетах, куда Клер выводила Дастина, он не терял случая обронить невзначай: «Да, я люблю эту необыкновенную женщину».

Их связь длилась уже четвертый год – огромный срок для голливудских быстротечных романов, – когда Дастин узнал, что Клер, уехав к мужу в Нью-Йорк, вернулась с «секретарем» – смуглокожим спортсменом латинских кровей. «Секретарь», исполнял по совместительству обязанности телохранителя, завладел сердцем и постелью Клер, начавшей устраивать ему актерскую карьеру.

Сделав обиженный вид, Дастин облегченно вздохнул. Он взгрустнул о потерянной любви лишь во время инцидента с судебным процессом. Вмешательство Клер Ривз могло бы помочь ему. Но звезда умчалась в Испанию на съемки нового сериала. Чуть позже Дастин узнал, что Клер была прекрасно осведомлена о его неудаче, но не пошевелила и пальцем, чтобы спасти его. Потом Дастину рассказали, что Клер беззаботно и легко, как всегда, доверила «подружкам» свою «тайну» – юный красавчик Морис оказался импотентом! Растерянный Дастин понял, что далеко не так хитер, как воображал, и что ему отнюдь не удалось приручить «великолепную Клер Ривз».

В тот неудачный день, когда Дастин, заглянув в пустой холодильник, назвал себя слабаком, на вилле Клер Ривз должна была состояться грандиозная вечеринка по случаю завершения работы в мини-сериале совместного американо-испанского производства под названием «Месть игуаны».

Глядя в ослепительно улыбающееся лицо Клер, сфотографированной под руку со своим мужем и в обрамлении «приближенных особ», среди которых нагло ухмылялся смуглый «секретарь», Дастин почувствовал, что его загнали в угол, вынуждая показать коготки. Он тщательно разорвал фото на мелкие клочки и с наслаждением спустил обрывки в унитаз. Затем распахнул свой гардероб и порадовался, что еще не заложил великолепный смокинг от самого Гарднери, приобретенный в лучшие времена для сопровождения Клер.

Тщательно одевшись, Дастин не без удовольствия изучил свое отражение. Затем грациозно присел на подлокотник кресла и щелкнул золотой зажигалкой с монограммой, выдаваемой за фамильную. Неторопливо закурив, Дастин продолжал рассматривать себя в зеркальной дверце старомодного шкафа. «А эта визгливая потаскуха не зря величала меня Нарциссом», – подмигнул он себе, небрежно откидывая назад шелковистую русую прядь. Общение с собственным отражением всегда поднимало настроение Дастина. В отрочестве ему не требовалось картинок с голыми красотками, чтобы распалить воображение. Дастин возбуждался, разглядывая себя. Позже, глядя в свои зеленые, чуть вытянутые к вискам широко поставленные глаза, он внушал себе мысли о славе и фантастическом финансовом процветании. Потом это стало своеобразным ритуалом – отваживаясь на решительный ход, Дастин черпал силы в своей неординарной красоте.

Самым завораживающим в его облике было сочетание видимой хрупкости и потаенной силы, наивности и скрытого цинизма. «Кто он – ангел или дьявол?» – спрашивали себя покоренные им женщины, но так и не могли найти ответа, обожая именно эту головокружительную двойственность, отраженную во внешнем облике. У Дастина были прямые шелковистые светлые волосы и смоляные брови в дополнение к черным, густым девичьим ресницам. Его большой рот мог казаться нежным и властным, а изящные, быстрые руки – принадлежать пианисту, фокуснику или изощренному маньяку-убийце.

– Что, заперли тебя, драгоценнейший, на этом вонючем чердаке? Забросали счетами, облили дерьмом, наказали презрением… Ха! – Дастин рассмеялся, подмечая, как прекрасно выглядит его чуть закинутая голова и сверкнувшие ровные зубы. – Вставайте, сэр, вас ждут великие дела! Скорее – великие подлости. Это звучит куда увлекательней. – Дастин положил во внутренний карман небольшой конверт и портмоне с оставшимся, весьма скромным, капиталом.

По пути к вилле Клер Ривз он приобрел на все деньги шикарный букет мелких орхидей и, оторвав одну, сунул к себе в петлицу.

Владения Ривз на склоне каньона Бенедикт представляли собой ансамбль затейливых сооружений в восточном духе, где жилые помещения сочетались с внутренними двориками, спрятанными под стеклянные купола или прикрытыми вьющимися растениями. Бассейны, гроты, фонтаны были страстью и гордостью Клер. Она любила рассказывать о том, что ее «дурашка»-муж обожает калифорнийское гнездышко, где чувствует себя султаном. Было общеизвестно, что нью-йоркский магнат всегда путешествует с собственным штатом прислуги, в который входят две представительницы медперсонала и впечатляющая шестипудовая мулатка-делопроизводитель. Клер нравилось изображать главную жену в «гареме» и то, что ее Дик отнюдь не скупится оплачивать ее капризы. «Мои гонорары целиком поглощает содержание двора – двести тысяч в месяц едва хватает, чтобы свести концы с концами. Семь ртов в этом доме, включая шофера, специалиста по водным сооружениям, плюс обслуга звезды – от агента по рекламе до спортивного гуру… Ну, и всякие побрякушки – шпильки-булавки тоже чего-то стоят». Она задорно подмигивала Дастину, отнеся его в разряд «побрякушек». Подъезжая сейчас к ее дому, он покрылся холодной испариной от ярости, вспомнив, как покорно сносил унижения, изображая паиньку. Настал момент отыграться, «словить свой кайф». Дастин представил, как зальется фальшивым, рассыпчатым смехом Клер, бросив взгляд на фотографии. «Ее сладкий мальчик» не терял время даром, собирая «любовное досье» на свою героиню. Ему посчастливилось поймать удачные кадры: Клер с известным чернокожим боксером, схватившиеся в весьма живописном «бою», Клер на загородном ранчо с тренером по верховой езде: ворох свежего сена в конюшне целомудренно скрыл от объектива обнаженный зад кавалера, в то время как вывалившийся из тугого «мексиканского» корсажа бюст дамы и ее взметенные к потолку ноги в розовых чулках не давали усомниться в истинном характере их встречи. Были здесь и эпизоды в бирюзовой спальне, предусмотрительно запечатленные Дастином «на память» о днях счастливой любви…

Он прибыл в самый разгар вечеринки. У ворот парка, освещенных как на Рождество, собрались несколько десятков автомобилей. Сообщив хорошо знавшему его охраннику, что прибыл по личному приглашению хозяйки, Дастин двинулся в центр празднества, ища глазами Клер.

Небрежно поздоровавшись с несколькими знакомыми, Дастин целеустремленно направился к беседке, откуда раздавался знакомый всем американцам смех. На возвышении в центре овального зала располагалось «ложе страсти», вдоль стен стояло множество банкеток, покрытых персидскими коврами. Безвкусная, дорогостоящая эклектика не смущала Клер.

«Значит, сегодня изображаем бордель, а не прием в Виндзорском дворце», – сообразил Дастин, увидев возлежащую на ложе Клер. Длинное платье из тончайшего трикотажа, имитирующего змеиную кожу, было надето на голое тело, позволяя оценить удачную работу врачей. Перед съемками в испанском мини-сериале Клер провела неделю в клинике, «поднакачав» силиконом бюст и согнав жировые наслоения на животе и бедрах. Кроме того, как поговаривали, она удалила два нижних ребра, чтобы сделать полнеющую талию девственно-стройной. Для сорока двух лет выглядела Клер потрясающе. Даже самые пристальные и въедливые наблюдатели не дали бы роскошной брюнетке тридцати. Конечно же, Клер не раз делала подтяжку, о чем свидетельствовала не только гладкость кожи и обильные смоляные пряди, спущенные на лоб и виски с высоко поднятого шиньона. Дастину к тому же было известно, что время от времени Клер пользовалась линзами интенсивного бирюзового цвета, чтобы подчеркнуть необыкновенную яркость глаз.

Рядом с «царицей» на «ложе страсти» томно возлежали две красотки – блондинка и брюнетка, а у их ног – кавалеры разного цвета кожи и физических достоинств.

«Накурились травки», – с ходу догадался Дастин и решительно шагнул к хозяйке.

– Поздравляю, дорогая. Говорят, ваш фильм побьет все рекорды популярности, а ты получишь приз как самая яркая телезвезда. – Протянув орхидеи, он поцеловал протянутую руку.

– Славно, что ты не забыл о былых привязанностях. Я имею в виду – критику культурных событий… Девочки, перед вами Дастин Морис, тот самый, что когда-то подавал надежды. Как журналист, разумеется. А это… – Клер хотела представить дам, но Дастин остановил ее.

– У меня неплохая зрительная память, особенно на выдающиеся достопримечательности. – Он присел возле Долли Бастер – пышногрудой красотки в стиле Мэрилин Монро, прозванной Сисястой Куколкой.

– Ну, что, Долли, – Дастин выразительно заглянул в ее более чем откровенное декольте, – не похудела? По-прежнему держим планку на 122 сантиметрах?

– Ну, малыш, этого добра никогда не бывает слишком много. – Она обеими руками приподняла тяжелые груди, как это делала обычно, позируя перед объективом для эротических журналов. – Если выпадет свободная минута, залью в моих любимиц еще полкило силикончика.

– Хорошо нашим крошкам – где надо, там и увеличили размер, заметил «секретарь» Клер, уже снявшийся в двух кинолентах. – А вот нам, мальчишкам, труднее: что выросло, то выросло. А что нет – так уж нет! Я не о себе, конечно. – Он нагло подмигнул Дастину, и все засмеялись.

– Вот ты опять задираешься, Мэл. – Надула губы смуглянка, говорившая с сильным испанским акцентом. – Едва-едва от меня отвязался, теперь наезжаешь на Мориса. – Она подтянула колено в красном чулке с подвязкой так, что стало совершенно очевидно – под коротким черным платьем красотки не было трусиков.

– Напрасно стараешься, Фарра, весь мир знает, что ты предпочитаешь посещать рестораны и приемы без белья. А уж господин Морис и подавно знает. Тем более зря позируешь – он без фотоаппарата. – Заметила Долли.

– Мне доподлинно известно, что очаровательная Фарра Фосетт считается самой сексапильной звездой испанского экрана. Естественно, бедняжка, не выносящая никаких ограничений, стала жертвой пронырливых фотографов. – Дастин улыбнулся длинноволосой смуглянке. – Я кляну себя, что не прихватил камеру, – пропускаю возможность сделать великолепный портрет. – Он показал глазами на задравшуюся юбку актрисы. Сжав ноги, она привстала. Черную ткань оттянул тяжелый бюст.

– У вас в Америке так любят сплетничать! Написали, что мне 47 лет и я усиленно занимаюсь вакуумной стимуляцией сосков… И поэтому «Плейбой», якобы, на меня клюнул. – Оскалив крупные зубы, фыркнула Фарра.

– Так что тут ложь, милочка? – Клер удивленно приподняла высокие тонкие брови. – Хотя больше сорока пяти тебе, действительно, не дашь.

Присутствующие живо загалдели, пытаясь то ли разжечь, то ли предотвратить скандал. Всем было хорошо известно, что Клер и Фарра, снимавшиеся в сериале в роли закадычных подруг, не сумели поладить. Они без устали третировали друг друга, подчиняясь лишь команде «Мотор!». Тогда в ход шли обворожительные улыбки и горячие слезы сочувствия, ведь у героини Клер обнаружился неизлечимый недуг.

Дастин под шумок скрылся. Он решил перехватить пару рюмок коньяка, прежде чем попросить Клер о короткой беседе наедине. Ему удалось избежать пьяных компаний, пытавшихся втянуть его в разговор, и притаиться на террасе второго этажа, откуда площадка увеселений просматривалась как футбольное поле из кабины комментатора.

Подсвеченная розовыми лампочками вода в бассейне напоминала пенящийся яблочный сидр, а яркие фигуры гостей на темной зелени лужаек – угощения праздничного стола. Обтянутая змеиной кожей, Клер выглядела лакомым украшением. Дастин наслаждался мыслью, что все это скоро разрушится по его воле. Подобное волнение испытывает, наверно, пилот бомбардировщика, пролетающего над мирно веселящимися селениями. Нет – над станом лживого, коварного врага. Буйствуя в мыслях, Дастин знал, что сумеет проявить на деле необходимую выдержку. Месть Клер – самое приятное из всей программы – можно отложить на десерт. В первую же очередь следует попытаться вытянуть из нее все, что возможно, мирным путем. Это было бы лучшим результатом встречи. Оружие Дастин пустит в ход лишь в крайнем случае… Но уж тогда – держитесь, миссис Ривз!

Потратив полчаса на созерцание гулянки, Дастин засек Клер, озабоченно направлявшуюся к дому. Очевидно, хозяйка бала размазала грим или просто захотела пи-пи. Он двинулся к спальне, чтобы перехватить Клер у входа в ванную, совмещенную с огромной гримуборной.

Каблучки застучали по мраморным плитам коридора, Дастин выступил из тени и преградил ей путь.

– Ты не хочешь поговорить со мной, милая?

Испуг на лице Клер сменился приятным удивлением, которое тут же скрыла маска деланного негодования.

– Я не звала тебя, что ты здесь ищешь?

– Не слишком горячая встреча после долгой разлуки. – Дастин быстро провел по лицу ладонью, словно пряча подлинную боль, прорывающуюся сквозь браваду. – А что, если я просто скучал? Мне не хватало тебя, Клер.

Они все еще стояли в коридоре. Осанка красавицы приобрела гордое величие. Она посмотрела на него сверху вниз, как умела смотреть даже на тех, кто был выше ее ростом. Испепеляющий взгляд, предназначенный провинившимся подданным и жалким плебеям.

– Тебе не хватало моих денег и моих связей, дружок!

– Прости, милая. Я не продавал свою любовь. – Гневно сверкнув глазами, он повернулся, делая вид, что собирается уйти – разбитый, оскорбленный в лучших чувствах.

Клер распахнула дверь в спальню и, сбросив туфельки, устало опустилась на кровать.

– Устала, детка? Я следил за твоей работой – по-моему, ты молодец. Если бы бездарь Сальви не крутилась у тебя под ногами… – Дастин намеренно затронул самую волнующую для Клер тему соперничества с Эвой Сальви. – Я написал статью для «Глоба», где разнес эту спесивую хрюшку в пух и прах… – Он виновато опустил глаза. – Естественно, статью не взяли.

– После того как ты оставил редакцию, никто не сумел по-настоящему вникнуть в суть дела, никто не понял, что Клер Ривз – звезда телесериалов, – прежде всего, актриса, а не вешалка для костюмов. – Измученная непониманием критиков, Клер тяжко вздохнула. – Все они, твои собратья по перу, вонючие скунсы. Им надо одно – чтобы от их статей смердело за версту. Так и копаются в отбросах, вытаскивая самые гнилые и мерзкие!

– Ах, дорогая, они производят то, что хорошо покупают. Жаль, что я не могу больше писать о тебе. Писать так, как считаю нужным. По-настоящему жаль… – Дастин поперхнулся, отошел к окну. Клер показалось, что в его зеленых глазах блеснули слезы.

– Я тоже частенько вспоминала тебя, глядя в эти опустевшие зеркала…

Даже стоя спиной, Дастин представил, как томно возвела к потолку Клер свои бирюзовые очи. Он ехидно ухмыльнулся, смекнув, что Мэлу, вероятно, оказалось не под силу прелюбодействовать в этих покоях. Спальня Клер могла не испугать только слепца. Но главное – освещение – яркое и назойливое, как на съемочной площадке. Клер включала его в минуты страсти и зачастую, приступая к делу, Дастин мысленно командовал себе: «Мотор!» Но сейчас он был готов на все, чтобы добиться примирения с Клер. Она нужна была ему совсем не надолго, чтобы сделать мощный рывок наверх. А уж потом он не сваляет дурака, как прежде – сумеет и сам продержаться на плаву. И нанести спесивой дуре мощный удар.

Обернувшись, он увидел, что Клер за туалетным столиком торопливо снимает линзы. Дастин, сделав несколько шагов к столику, включил полное освещение. Спальня превратилась в съемочную площадку.

– Мне так не хватало всего этого… Я безумно хочу тебя, детка… – Он расстегнул длинную молнию на спине Клер и обомлел: под змеиной шкуркой была отнюдь не нагота. От бедер до подмышек Клер стягивал тонкий комбинезон из прочного эластика цвета ее кожи. Между ног зияла предусмотрительно оставленная прорезь. Не веря своим глазам, Дастин пробежал руками по упакованному телу Клер, тугому и блестящему, как пластик витринного манекена, и восторженно застонал – как раз то, что надо!

– Я сама сниму это, – прошептала она, слабея.

– Ни за что! Ты сразила меня наповал, Клер!

Сорвав с себя одежду в порыве внезапно вспыхнувшей страсти, Дастин повалил пластиковую куклу на кровать и овладел ею, не переставая выкрикивать самую немыслимую смесь сквернословия и сусальных пошлостей. Он вообразил себя одним из тех безмозглых чучел, что демонстрировали одежду за толстыми стеклами универмагов. Он не раз видел их раздетыми и вдруг отчетливо представил, как они занимаются любовью – резко, ритмично, без устали и без всякого выражения на застывших лицах. Суперсексуальные заводные монстры, озвученные магнитофоном. Клер молчала, сраженная красноречием любовника, и только шумно выдыхала горячий, насыщенный перегаром воздух.

– Уфф! Мне, действительно, жарко пришлось! Ты преуспел, малыш. – Едва отдышавшись, Клер поспешила выключить софиты и заторопилась в ванную.

«Очень вовремя, еще минуту, и меня стошнило бы», – подумал Дастин, отворачиваясь и жадно закуривая. Женщина, которой он только что так страстно овладел, представляла омерзительное зрелище, – пропитанный потом комбинезон сполз и обвис, словно складки старушечьей кожи. Высвободившиеся груди, начиненные силиконом, торчали, как у надувной куклы из секс-шопа, грим на лице растекся, в волосах едва держался отколовшийся кудрявый шиньон.

Минут через двадцать Клер вернулась. Это была совсем другая женщина – почти без макияжа, с хорошо расчесанными волосами, волнами падающими на плечи. Атласный белый пеньюар позволял видеть часть груди и ноги. Сейчас она была очень хороша – спокойная, чуть утомленная, величественная. Прекрасные, четкие черты лица, крупная, сильная фигура, природная грация движений – женщина, достойная славы и поклонения. От Клер пахло приятными цветочными духами, а во всем облике было что-то мягкое, домашнее, нежное.

Но глаза! С такими глазами миссис Ривз выходила на бой, чтобы подчистую разделаться с неугодным ей человеком. Дастин встал и быстро, но с достоинством оделся. Клер наблюдала за ним, не говоря ни слова. Она сидела на банкетке возле туалетного столика, втирая в руки крем, а потом протянула Дастину мягкую, крепкую кисть:

– Ты был на высоте. Спасибо, что вспомнил. До встречи. – Она отвернулась и подняла трубку телефона. – Поль? Скажи Терезе и Мэри – пора провожать гостей. Я валюсь с ног от усталости… Ты еще здесь? – Клер через плечо взглянула на Дастина.

– Нам все же надо поговорить. Что произошло, почему тебе вдруг понадобился Мэл? Разве я что-то делал не так? – Откинув назад волосы неподражаемым взмахом головы, Дастин, прищурившись, смотрел на Клер.

– Ну, уж раз ты сам об этом заговорил… Мэл здесь ни при чем. Один ушел, другой пришел…

– У тебя нелады с памятью, детка – ушла ты. Я был оскорблен, унижен. А потом свалилась вся эта шумиха с судом. Меня смешивали с грязью, а ты – ты отдыхала где-то в экзотических краях… Ведь я доверял тебе, Клер.

Она вдруг залилась звонким смехом.

– Ты что, так ничего и не понял? Правда, нет? О, боги! Бедный, бедный дурашка… Ну, конечно, не стоило доверять гадкой девочке Клер. – Она внезапно замолчала и окатила Дастина ледяным презрительным взглядом. – Мой сладкий, нежный, наивный мальчик жил припеваючи. Беспечная птичка – юность. Он нашел тупую, безропотную дойную корову, подбрасывая ей изредка корм в виде выспренней лести в своих статейках и скудного пайка дежурного секса. Он надеялся на то, что «любимая Клер» проглотит все, вместе с караваном шлюх, побывавших в твоей постели. Ха! Так ошибиться можно лишь раз, а ты погряз во грехе!

Несмотря на комизм мешанины из высокопарных цитат, монолог Клер испугал Дастина – он понял, что опять просчитался.

– Но ты же никогда не была ревнивой!

– Ошибаешься! Я не устраиваю любовникам визгливые сцены, как эта сучка Эва Сальви. Клер Ривз не дешевка, она умеет постоять за себя. Я ждала того часа, когда мой возлюбленный падет на колени, моля о прощении. Я надеялась, что найду в себе силы забыть об изменах, вернуть любовь… Но тот парень, что приглядывал за тобой, стал обходиться мне слишком дорого. Он просто надрывался от работы, не успевая следить за всеми похождениями моего игривого малыша. Смотри! – Рванув ящик туалетного столика, Клер картинно вышвырнула из него толстую папку – листы разлетелись, усеяв толстый шелковый ковер. – Я хранила это, чтобы бросить тебе в лицо. Отчеты! Здесь отчеты о твоих мужских подвигах, милый!

– Ты шпионила за мной…

– Мне поздно учиться быть дурой, красавчик. И у меня, к счастью, достаточно возможностей, чтобы наказать изменника.

Дастин опустился на ковер у ног Клер, собирая листы. Ему предстояло произнести последнюю реплику в этом сценарии, и она должна была прозвучать очень точно – с нотами вины, обиды, мужской гордости, но и подлинного восхищения своей возлюбленной. Для этого эффекта необходимо коленопреклонение и взгляд, разрывающий сердце.

Подняв затененные длинными ресницами глаза, Дастин протянул руку, словно не решаясь коснуться колена Клер:

– В моей душе никого не было, кроме тебя. Шлюхи не конкуренция королеве… Накажи, но не прогоняй меня, умоляю…

– Довольно. – Она встала и направилась к кровати, еще хранившей следы недавней схватки. – Довольно иллюзий. Согласись, удар был нанесен нежной рукой: скандал с рецензией на «Голубую свечу» подстроила я. И проследила за тем, чтобы дерзкий писака получил по заслугам… Прости, – не рассчитала сил. Мой мальчик оказался таким слабеньким… Слюнтяй, неженка, дерьмо!

Дастин поднялся, дрожа от негодования, – оказывается, эта стерва сама уничтожила его! Он смирил взрыв ярости – наступил момент решительного удара. Его следовало нанести хладнокровной рукой.

– Я понимаю, тебе нужны деньги, поддержка, влиятельные покровители. Ты по природе жиголо и слабак. – Раздеваясь, Клер бросила на Дастина презрительный взгляд. – Надеюсь, твоя смазливая мордашка и темперамент жеребчика не останутся незамеченными. То бишь неоплаченными. Я бы помогла тебе сосватать кого-нибудь из состоятельных матрон, жаждущих ласки. Кстати, как ты смотришь на Фарру Фосетт? Ей скоро полтинник и, как я поняла, проблемы с постелькой. Фарра не пропустила никого в нашей съемочной группе, включая негра-рабочего. Но бедняжка так ждет любви… В сущности, нежная, поэтическая малышка… Она могла бы раскошелиться на профессионального альфонса…

– А как ты смотришь на это? – Дастин метнул перед улегшейся в постель Клер фотографии и довольно долго любовался выражением ее лица. Борьба была непростой: наконец, актриса Ривз, исполняющая роль всесильной повелительницы, победила взбешенную женщину.

– Мило. – Сказала она, стряхивая с одеяла фотографии. – Ступай. Ты заговорил меня. Уже поздно и чудовищно хочется спать. Напомни Полю, чтобы не забыл выключить свет у ворот. – Она зевнула и повернулась спиной к Дастину.

– Мне надо сто тысяч баксов и возвращение в редакцию с победным маршем.

– Шутишь. Как папарацци ты ничего не стоишь, да и как модель… Я бы на твоем месте не стала предлагать эти снимки в «Плейбой». – Клер повернулась, приподнявшись на локтях. – Ты далеко не первый, кто вздумал развлечься подобным образом. Обычно я плачу не больше двадцати штук. Все знают, что мой «дурашка» Дик выше всей этой грязи. У него совсем другие проблемы. Чековая книжка в тумбочке. Будь добр, подай мне, – второй ящик слева.

– Я все же думаю, что твой «дурашка» заплатит больше, чтобы эти снимки не попали в самые скандальные издания. Статью я уже написал. Знаешь, как называется? «Одна из моих шлюх. Заметки профессионала». – Развернувшись на каблуках, Дастин поспешно направился к двери. Ему в спину полетели баночки с кремом и площадная брань, свидетельствующая о том, что крошка Клер в полном экстазе.

Сука! – процедил сквозь зубы Дастин и сплюнул на египетский ковер ручной работы, устилавший холл.

Ему очень хотелось побить стекла в окнах, смахнуть на пол оставшиеся на столах блюда, а еще лучше – сунуть голову Клер в бурлящий вином фонтанчик и держать до тех пор, пока ее выпученные от ужаса глаза, глядящие сквозь розовый мускат, не остекленеют.

– Пшел вон, ублюдок! – Оттолкнул Дастин услужливо поспешившего к нему охранника автостоянки. У мулата застряла в горле заготовленная фраза, и он лишь махнул рукой в сторону «шевроле», припаркованного к самым воротам виллы. Большинство гостей уже разъехалось. Нырнув на сиденье автомобиля, Дастин врубил оглушительную музыку и резко рванул с места.

… В полдень следующего дня Дастин Морис покинул Лос-Анджелес. С фотокамерой через плечо, в легком спортивном костюме, он был похож на студента, возвращающегося домой после каникул.

Стюардесса «Боинга» приветливо улыбалась симпатичному пассажиру, пившему лишь минеральную воду и задумчиво листавшему каталог выставки «Роковые спутники обреченных».