"Джейн Фэйзер. Тень твоего поцелуя (fb2) " - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 1

Дворец Уайтхолл, Лондон, август 1554 года

Яркие солнечные лучи ударили в еще сомкнутые веки Пипиы. Но она не спешила открыть плаза, ожидая, пока полностью придет в себя и ощутит знакомые симптомы: сухость во рту, тяжесть в ногах и слабая тупая боль в суставах, как всегда, когда она поздно вставала.

Но это случалось редко. До чего же странно валяться все утро в постели! Она обычно вставала с петухами, готовая встретить новый день и все, что он несет с собой. Но за последние недели, с самой свадьбы королевы с Филиппом Испанским, она просыпалась, чувствуя себя невыспавшейся и усталой. Плечи гнула свинцовая тяжесть, а голова просто раскалывалась.

Она осторожно подвинулась и тут же утонула в пышной пуховой перине. Рядом лежал Стюарт. Вчера вечером он не лег в постель вместе с ней, что, впрочем, было и неудивительно. Даже сейчас от него пахло вином. Должно быть, вместе с дружками до рассвета играл в карты и кости, пристрастие к которым переходило все границы.

Пиппа отвернулась от мужа, оттягивая момент, когда придется позвонить в колокольчик, позвать камеристку и начать сложный и утомительный процесс одевания, но случайно раздвинула ноги и поморщилась.

Боже, как саднит между бедер! И на внутренней поверхности какие-то подозрительные пятна. Что произошло?! Впрочем, зачем спрашивать, и так ясно.

Пиппа раздраженно поморщилась.

Почему Стюарт способен овладеть женой, только когда та спит? Она никогда ему не отказывала. Наоборот, в первое время после свадьбы делала все, чтобы их постельные игры стали возбуждающими и страстными. Правда, он особого рвения не проявлял, но она по крайней мере каждый раз была в сознании и не думала спать.

Муж сонно пошевелился, и Пиппа, встрепенувшись, перекатилась па бок, лицом к нему и приподнялась на локте. Даже во сне, даже насквозь пропитанный спиртным, он был поразительно красив. Белокурые локоны обрамляли алебастровый лоб, густые каштановые ресницы лежали полумесяцами на высоких скулах, утреннее солнце чуть позолотило кожу. Лорд Нилсон был заядлым охотником, любившим все игры на свежем воздухе так же горячо, как и ломберные столы. Мужчина, жгущий свечу с обоих концов без всяких дурных последствий для себя…

Почувствовав пристальный взгляд жены, Стюарт открыл глаза. Глаза цвета драгоценного аквамарина с голубоватыми чистейшими белками.

– Почему ты не разбудил меня, Стюарт? – гневно бросила Пиппа. – Если ты хотел взять меня, почему делать это тайком?

Муж, неловко поежившись, осторожно коснулся се руки.

– Ты так крепко спала, Пиппа. Я ужасно хотел тебя, но побоялся потревожить.

Пиппа резко села.

– Почему ты стремишься только к своему наслаждению? Это уже в четвертый или пятый раз за месяц. Нравится забавляться с трупом?

Багровый румянец залил лицо Стюарта. Он отбросил покрывала и почти спрыгнул с постели, стараясь держаться спиной к жене.

– Какая гнусность!

– Может, и так, – кивнула Пиппа. – Но уж прости, я считаю, что не меньшая гнусность, когда тебя используют во сне ради собственного удовольствия.

Помня, что острый язык не раз доводил ее до беды, Пиппа обычно старалась поменьше язвить в присутствии мужа. Тот легко обижался и дулся целыми часами. В хорошем настроении он бывал веселым, забавным, очаровательным компаньоном, остроумным и энергичным, словом, их темпераменты казались настолько схожими, что, вероятно, именно поэтому она согласилась выйти за него. Поэтому и из-за его несравненной красоты. Но осознала это только сейчас.

Пиппа, хмурясь, покусывала ноготь и наблюдала, как он рывками просовывает руки в широкие рукава халата. Вряд ли она настолько тщеславна, чтобы считать, будто красота – достаточный повод для замужества. Нет, Стюарт Нилсон очаровал ее своей силой и ловкостью, способностью рассмешить и не в малой мере преданностью и неподдельным восхищением.

– Пойду в гардеробную, – бросил он с порога. – Позвать тебе Марту?

– Если будешь так любезен, – пробормотала Пиппа, снова падая на подушки и закрывая глаза. Солнечный свет усилил тупое биение крови в висках.

Разумеется, дело не только в этом. В двадцать пять она вдруг с удивлением обнаружила, что в ее жизни чего-то не хватает. До этого момента она упрямо твердила, что замужество не для нее, что ей слишком нравится веселая жизнь в обществе придворной молодежи, чтобы погрязнуть в хозяйстве, рожать детей и угождать мужу. Но тут ее сестра Пен вышла за Оуэна д'Арси, и Пиппа поняла, что ведет пустое и никчемное существование. Да, приятно танцевать, играть в карты, встречаться со страстными поклонниками, но теперь этого было недостаточно.

Тихий стук в дверь возвестил о приходе Марты, несшей закрытый кувшин с горячей водой.

– Доброе утро, мадам, – жизнерадостно приветствовала она. – Прекрасный сегодня денек!

– Да, – согласилась Пиппа без особого энтузиазма, и камеристка, Мгновенно уловив интонации хозяйки, воззрилась на нее с некоторым сочувствием.

– Опять голова, мадам?

Пиппа со вздохом провела ладонью по глазам.

– К несчастью. Просто ума не приложу, что делать, Марта. Никогда раньше я не страдала головными болями.

– Может, ваше сиятельство носит дитя, – догадалась Марта. – После семи месяцев замужества такое вполне возможно.

– Ну, в действительности еще не семь, – напомнила Пиппа, садясь на край кровати и разглядывая натертый воском до блеска дубовый пол. Они со Стюартом обвенчались в январе и провели вместе всего шесть недель, до того как единокровную сестру королевы леди Елизавету после восстания Томаса Уайатта обвинили в государственной измене и отправили в Тауэр. Пиппа, как ее ближайшая компаньонка, была одной из немногих женщин, которым позволили разделить с ней заточение.

После освобождения Елизаветы, в самом конце мая, Пиппа вернулась к мужу. По приказу королевы ее разлучили с подругой. Мария везде видела и подозревала заговоры и настояла, чтобы на время домашнего ареста во дворце Вудсток в Оксфордшире сестру окружали и охраняли только незнакомые люди.

Пиппе было велено вернуться ко двору вместе с мужем. Стюарт принимал немалое участие в переговорах, касавшихся брака королевы с Филиппом Испанским. Только тогда и возобновилась их супружеская жизнь.

– Прошло больше двух месяцев со времени вашего возвращения ко двору, миледи, – заметила Марта, ставя кувшин с водой на комод.

– Два месяца, – пробормотала Пиппа. Временами это казалось куда большим сроком, чем те три месяца ужаса в Тауэре, где на газоне под их окнами стояло вечное напоминание о наказании за государственную измену – эшафот, на котором умерла леди Джейн Грей.

Со времени возвращения жены Стюарта трудно было назвать пылким любовником: недаром Пиппа пыталась вспомнить, как все было в те несколько недель, последовавших за их брачной ночью. Тогда он казался робким и неуверенным в себе, но она почти не обратила на это внимания. Куда подевался страстный флирт, которым оба так увлекались до свадьбы?! Головокружительные чувства скоропостижно скончались… но она опять так мало думала об этом. Да и разве до этого было во время бурного и кровавого мятежа Уайатта, массовых казней, за ним последовавших, к тому же учитывая смертельную опасность, в которой оказались леди Елизавета и ее друзья.

А теперь муж взбирается на нее, только когда она спит.

Может, само это занятие вызывает у него отвращение? Может, он считает его своей неприятной обязанностью, которую следует выполнять только наспех и почти втайне?

Сама эта мысль так поразила Пиппу, что голова непроизвольно дернулась и новая волна боли ударила в виски. Пиппа встала и медленно стянула рубашку.

– Сделай мне ванну, Марта. Я хочу искупаться.

– Да, мадам, – кивнула камеристка, спеша к двери.

А может, дело не в самом соитии, а в том, что жена ему ненавистна? Что, если за время ее заключения он завел любовницу? Женщину, которая ему больше по вкусу?

Пиппа подошла к зеркалу из полированного серебра и критически оглядела свое обнаженное тело. До чего же она исхудала! Тощая. Костлявая. Не то что леди Елизавета. Пусть она полнотой не отличается, зато фигурка изящная и грациозная. Вот ее можно назвать стройной!

А она? Просто мешок с костями! Что уж тут изящного!

Странно, почему она до этой минуты не обращала внимания на свою внешность.

Пиппа присмотрелась внимательнее. Интересно, можно ли пересчитать веснушки, густо усеявшие белоснежную кожу? Нет, никакой надежды. Слишком их много. Правда, глаза довольно привлекательные: косо посаженные, зеленые, с золотистыми искорками, так и плясавшими в лучах солнца. И волосы, хоть и настоящая непокорная грива, все же густые и красивые. Да и цвет неплох.

– Не угодно ли мадам спрятаться за ширмой? Сейчас лакеи внесут ванну.

– Ах да, я и не слышала, как ты вошла, – очнулась от раздумий Пиппа, скользнув за ширму. Когда суета в спальне утихла и дверь в последний раз хлопнула за дюжими лакеями, она вышла и со вздохом облегчения ступила в медную ванну. Все тело ныло, она казалась себе использованной тряпкой…

Пиппа брезгливо скривила губы. Почему супружеская жизнь пошла наперекосяк?

Она взяла тряпочку и принялась судорожно тереть бедра и ноги.

После восшествия на престол королевы Марии Пиппа присоединилась к придворным дамам леди Елизаветы, единокровной сестры ее величества. После стольких треволнений, вызванных интригами претендентов на корону Англии, и окончательной победы Марии над происками герцога Нортумберлендского все тревоги улеглись, и Пиппа посчитала, что жизнь при дворе умной, энергичной и веселой леди Елизаветы будет наполнена нескончаемыми забавными приключениями, кокетством, свиданиями с галантными кавалерами… и в первые полгода после коронации так оно и было.

Потом при дворе появился Стюарт Нилсон, дальний родственник Елизаветы со стороны ее матери леди Болейн. С самого начала он добивался внимания Пиппы, претендуя на нечто гораздо большее, чем обычный флирт, в котором" она была так искушена и которым от всей души наслаждалась.

Чувствуя, как теплая вода успокаивает боль, Пиппа закрыла глаза и вспомнила их первую встречу, на турнире в Уайтхолле, во время коронационных торжеств. Стюарт при первой же схватке копьем вышиб из седла соперника. Тем же вечером на пиру и танцах он снова показал себя с такой прекрасной стороны, что придворные дамы, как замужние, так и одинокие, открыто восхищались его красотой и мужеством.

Пиппа принялась лениво намыливать ногу. Была ли она польщена, когда он откровенно объявил о своих чувствах к леди Филиппе Хэдлоу? Если хорошенько подумать, то не очень. Недаром она, проведя шесть лет при дворе, была достаточно искушена в искусстве куртуазности и тонкой галантности. Лесть ее не трогала… разве что забавляла.

Роман развивался бурно. Мать и отчим Пиппы поощряли Стюарта, возможно, потому, что отчаялись выдать замуж дочь. Пен буквально толкала ее к нему. Даже сводный брат Робин, обычно осуждавший образ жизни сестры, подружился со Стюартом и объявил, что абсолютно удовлетворен ее выбором.

Пиппа то ли улыбнулась, то ли поморщилась при мысли о громогласном одобрении Робина. Не то чтобы ей было безразлично его мнение, скорее наоборот, но иногда он бывал таким напыщенным ослом!

– Мадам угодно одеваться?

Почтительный голос Марты вернул Пиппу к действительности.

Пиппа поднялась, осыпанная брызгами, и завернулась в полотенце, протянутое Мартой.

– Думаю, сегодня подойдет переливчато-синее платье с розовой нижней юбкой, – объявила она. Нужно же хотя бы чем-то утешиться, да и поднять настроение не мешает. Такая угнетенность духа совершенно не в ее характере, но последнее время она так подавлена и измучена, что приходится вынуждать себя думать об ожидающих сегодня удовольствиях.

– Приготовить пудру для прически, миледи?

– Да, не мешает. А потом я позавтракаю. Только эль и немного хлеба с сыром.

Пиппа уронила полотенце и направилась к круглому окну, выходившему в парк. По усыпанным гравием дорожкам уже бродили ярко одетые фигуры. Компания испанцев пересекла газон, направляясь к террасе под окнами. Они держались рядом и шли, настороженно положив руки на рукоятки шпаг. Испанцев терпеть не могли при английском дворе, и если те имели неосторожность повстречаться с толпой воинственных лондонцев, немедленно начиналась потасовка. Их мелодичная, но непонятная окружающим речь звенела в воздухе.

Пиппа скривила губы и сморщила нос. Она считала испанцев надутыми, высокомерными индюками, совершенно лишенными чувства юмора. Но ничего не поделаешь, приходилось вежливо улыбаться, танцевать и аплодировать, когда присутствующих развлекали испанские плясуньи и певицы.

Пиппа покачала головой, решив, что домашний арест в компании Елизаветы был бы куда предпочтительнее. Но что об этом думать? Пора одеваться.

Полчаса спустя она, с ломтем хлеба с сыром в руке, снова встала перед зеркалом, изучая свое отражение. Никакого сравнения! До чего же меняет человека одежда! Глубокие тона и богатая легкая ткань скрыли выступающие кости и придали мягкое сияние ее белой коже, так что даже веснушки были не столь заметны. Она укротила свои буйные волосы тонкой золотой сеткой, красиво оттенявшей зеленые глаза. Ее даже можно назвать привлекательной, хотя истинной красавицей она никогда не была. Да и что говорить… недаром теперь муж отворачивается от нее в постели. Какой мужчина любит кости!

Она повернулась на стук открывшейся двери и увидела улыбавшегося Стюарта.

– Ах, как мы дополняем друг друга! – заметил он одобрительно при виде ее наряда. – Я пытался угадать, какой туалет ты выберешь, и, похоже, не ошибся.

Улыбка была маской. Так показалось Пиппе. И чарующий голос тоже сплошное притворство. Только вот что кроется за идеальным фасадом? Просто злость из-за их утренней ссоры или нечто гораздо более глубокое?

Однако она растянула рот в ответной улыбке. Их общее увлечение роскошными тканями и необычными цветами в свое время стало одной из причин, потянувших их друг к другу. Стюарт всегда из кожи вон лез, чтобы его собственные одежды были в тон нарядам жены. И сегодняшнее утро не было исключением. Его бархатный камзол оттенка топаза, с разрезами на рукавах, из которых проглядывала подкладка темно-синего атласа, одного цвета с полосами на шоссах, превосходно оттенял ее бирюзовый с розовым наряд.

Он подошел к ней, осторожно смахнул крошку с ее губ, прежде чем взять за руку и слегка поцеловать, но, помня о присутствии Марты, прошептал:

– Прости меня за вчерашнюю ночь, дорогая Пиппа. Я был слишком пьян и не позаботился о твоих нуждах.

Она могла позволить себе поверить ему: это намного легче, чем мучиться сомнениями и вопросами. Его улыбка казалась теплой и искренней, а ведь она прекрасно знала, как неравнодушен он к вину и как вместе с приятелями любит выпить за карточным столом.

– Мне не хотелось бы, чтобы это повторилось, – тихо заметила она.

Он наклонил голову, чтобы снова поцеловать ее, и Пиппа не заметила тень, метнувшуюся в его глазах.

– Пойдемте, мадам жена, – весело объявил он, – нас позвали в приемную королевы. Насколько я понял, испанцы собираются устроить турнир на палках, и нам следует принять в нем участие. Думаю, это весьма жалкое занятие, но мы должны быть вежливы с гостями.

В голосе мужа звучало нечто вроде досады, что Пиппа нашла весьма странным, но расспрашивать не хотелось. Страсть испанцев к невинным развлечениям вроде фехтования на палках вместо шпаг стала предметом насмешек и издевательств среди англичан-придворных, особенно настоящих рыцарей вроде Стюарта. Но ничего не поделать: Филипп Испанский был мужем королевы, так что приходилось лишь снисходительно улыбаться чудачествам его окружения.

Они покинули комнату рука об руку. Широкий коридор был заполнен челядью и придворными. Небольшая комната напротив приемной королевы так и кишела людьми, но при виде лорда и леди Нилсон присутствующие почтительно расступались. Они прошли в приемную, и двери за ними закрылись. У трона королевы, под государственными флагами стоял Симон Ренар, испанский посол. Филипп Испанский, однако, отсутствовал, хотя болтовня его свиты напоминала Пиппе трескотню скворцов, научившихся нескольким иностранным словам.

Королева не сразу обратила внимание на вновь прибывших. Пиппа знала, как сильно задевает это Стюарта, но ему пришлось прикусить язык, поскольку жена больше не была в фаворе у Марии. Род Пиппы во время смуты стоял за будущую королеву, и та помнила об их верности, но когда Пиппа предпочла служить Елизавете, расценила это как предательство. Ни королева, ни Тайный совет ей больше не доверяли и терпели только из-за мужа и его семьи. Но Пиппа ничуть не была обескуражена таким поворотом событий, хотя расстраивалась из-за мужа. Она спокойно оглядела небольшую компанию, собравшуюся в приемной.

– А вот и Робин!

Выпустив руку мужа, Пиппа шагнула к сводному брату, стоявшему у стены, слегка в стороне от остальных. Но Стюарт стиснул ее запястье и поспешно прошипел:

– Пиппа, ее величество еще не поздоровалась с тобой. Ты не можешь приветствовать первым кого-то другого!

Он был прав, и Пиппа со вздохом подчинилась. Они, казалось, целую вечность простояли незамеченными, прежде чем гофмейстер приблизился и дал знать, что ее величество примет их.

Мария улыбнулась лорду Нилсону и окинула его жену хмурым взором.

– Надеюсь, вы в добром здравии, леди Нилсон? – холодно осведомилась она.

– Да, и благодарю ваше величество за заботу. Пиппа, присев в глубоком реверансе, так и не поднялась, оставаясь со склоненной головой.

– Можете встать.

Пиппа поднялась в шорохе юбок, грациозно раскинувшихся вокруг нее. Похоже, Мария разглядывает ее пристальнее обычного.

– Вы в последнее время переписываетесь с леди Елизаветой?

– Ваше величество не дозволяет этого, – ответила Пиппа, искусно изображая недоумение.

Мария искоса глянула на Ренара, слегка подняв бровь.

– Нет, – категорично заявила она. – И никогда не позволю.

Пиппа снова присела и почтительно попятилась. Муж, однако, не последовал за ней: Мария повелительно подняла палец, давая знак задержаться.

– Вы примете сегодня участие в турнире, лорд Нилсон. Королю не терпится испытать свое искусство против столь прославленного противника.

– Для меня огромная честь скрестить трости с его величеством, мадам.

Мария кивнула и, чуть поколебавшись, добавила:

– Вы, надеюсь, позаботитесь, чтобы соперники его величества хорошо понимали все сложности и умение, требуемые в испанских турнирах.

«Еще бы не сложности! Кто первый палку сломает», – подумал Стюарт, но галантно заверил королеву, что ни тени английского презрения не омрачит удовольствие испанцев.

Пиппа, наконец-то освободившись, поспешила к сводному брату, погруженному в разговор с французским послом, расстроенным немилостью королевы, Антуаном де Ноайем. Но тут ее взгляд случайно упал на человека, прислонившегося к узкой двери за троном королевы. Двери, ведущей в личные покои ее величества. На нем был короткий плащ темно-серого шелка поверх простой белой, расстегнутой на груди рубашки и серовато-сиреневого камзола. Слишком простой наряд для столь блестящего окружения… Она посмотрела на его обнаженную шею, и по коже побежали мурашки. Взгляд Пиппы скользнул чуть повыше, и она забыла обо всем, кроме его глаз. Широко расставленных, глубоко посаженных, чистейшего серого цвета.

Пиппа едва не споткнулась. Где-то она уже видела эти глаза. Только где? И почему его шея кажется такой знакомой?

Неприятный озноб прошел по спине. Щупальца страха проникли в мозг, затуманив разум, лишая способности думать связно, как будто она пыталась очнуться от кошмара и не могла.

Она знала, что никогда не встречалась с ним раньше. Эти необычайно ясные глаза, это лицо просто невозможно забыть. Странно смятое, словно природа кое-как, наспех, слепила его черты, оно, однако, обладало своеобразной симметрией.

Он не пошевелился при виде Пиппы. Не подумал выпрямиться. Просто уставился на нее и ответил улыбкой, исполненной такого невыразимого обаяния, сочувствия и ободрения, то Пиппа едва удержалась, чтобы не броситься к нему.

Но вместо этого встала как вкопанная. Ноги решительно отказывались двигаться. Недоумение и замешательство одолело Пиппу. Его улыбка и тоска, опустившаяся на ее плечи почти ощутимым облаком, были каким-то образом связаны, но каким именно?

На землю ее вернул голос брата.

– Пиппа! – окликнул он. Она облегченно воззрилась на знакомое любимое лицо своего небрежно одетого и, как всегда, растрепанного брата.

– Я пошла искать тебя, – дрожащим голоском пробормотала она.

– А выглядела, как жена Лота. Настоящий соляной столп. Что ты там увидела, неосторожно оглянувшись?

– Ничего, – пожала она плечами. – Просто мне не по себе от недовольства Марии. И я понимаю, как это расстраивает Стюарта.

Робин внимательно взглянул на сестру. Достаточно разумное объяснение для любого, кроме Пиппы. Но ему лучше других было известно, как мало трогает сестру немилость королевы. Это лишь еще больше утверждало ее в преданности Елизавете.

– Что-то вид у тебя больной. Плохо себя чувствуешь? – с участием заметил он.

– Нет… нет, ничуть, – твердо заверила она. Робин по опыту знал, что настаивать нет смысла. Лучше идти в обход.

– У меня известия от Пен. Вернее, письмо от Оуэна и Пен получил посол, но там добавлено несколько предложений и для нас.

– О, скорее покажи мне, – попросила Пиппа, отворачиваясь от человека у двери. Оказалось, что пришлось поворачиваться всем телом, и движения при этом стали какими-то неестественными, словно ей приделали искусственные ноги и руки, как у игрушечных солдатиков племянника. Но, даже направляясь к стоявшему у окна французскому послу, она спиной чувствовала сверлящий взгляд незнакомца.

– Леди Пиппа! – воскликнул Антуан де Ноай с дружелюбной приветливостью старого знакомого. – Я получил депешу от шевалье д'Арси. Ваша сестра приписала несколько слов для вас.

– Моя нижайшая благодарность, – пробормотала Пиппа, почти вырвав пергамент из рук посла и невольно оглядываясь, прежде чем развернуть свиток. – Кто этот человек у двери, Робин? – осведомилась она, довольная, что голос звучит достаточно небрежно, и принялась читать письмо, хотя глаза всего лишь бессмысленно скользили по строчкам.

Робин посмотрел в указанном направлении.

– Ты имеешь в виду Аштона?

– Знай я его имя, вряд ли спрашивала бы у тебя, – мгновенно парировала она, начиная привычную перепалку, которыми искренне наслаждались оба. – Тот человек в темно-сером плаще, что стоит у двери в королевские покои. Мне он показался знакомым, но не помню, где мы встречались.

– О, это Лайонел Аштон, леди Пиппа, – вмешался посол. – Тесно связан с мужем королевы, хотя по рождению англичанин. Известен своей проницательностью и умением держаться в тени. Выполняет особые поручения короля. Он нечасто бывает при дворе, поэтому неудивительно, что вы его раньше не видели.

Де Ноай задумчиво почесал нос, не сводя глаз с Аштона.

– Интересно, почему сегодня он решил показаться на людях. По-моему, ему было поручено тихо и без лишнего шума сгладить отношения между английским и испанским дворами. Но может, неприязнь зашла так далеко, что требует более прямого подхода или вмешательства свыше.

В последних словах звучала откровенная насмешка: недаром между французским и испанским посольствами постоянно тлела скрытая вражда.

– Понятно.

Англичанин, якшающийся с испанцами. Откуда она может его знать?! Должно быть, некстати разыгралось воображение, хотя и это на нее не похоже. Она не подвержена прихотливым полетам фантазии. Может, это как-то связано со снадобьем от головной боли, которое, слава Богу, наконец начинало действовать?

Пиппа решительно перечитала письмо сестры.

– О, какая радость! Пен пишет, что они надеются к Рождеству быть в Англии.

Лицо Робина озарилось восторженной улыбкой.

– Мы должны известить леди Джиневру и моего отца.

– И немедленно, – добавила Пиппа. – Я сама этим займусь. Прямо сейчас.

Она украдкой посмотрела в сторону трона, прикидывая, сможет ли потихоньку ускользнуть из приемной. В конце концов, королева сама отпустила ее, очевидно, не желая, чтобы она торчала на глазах.

Стюарт о чем-то толковал с Руем Гомесом, ближайшим другом и советником короля. Пиппе показалось, что муж чем-то то ли смущен, то ли озабочен: полные губы сжаты в непривычно тонкую полоску, на лбу выступили капельки пота. Почувствовав ее взгляд, он обернулся и недовольно нахмурился.

Руй Гомес даже не посмотрел в ее сторону. Его красивое, хотя несколько угловатое смуглое лицо оставалось спокойным, словно он стоял в леднике, а не в невыносимо душной, кишевшей людьми приемной жарким августовским утром.

Пиппа еще успела увидеть, как Стюарт оставил Руя Гомеса и направился к тому месту, где стоял Лайонел Аштон. Пиппе показалось, что в компании англичанина муж чувствует себя не более свободно, чем в обществе испанца.

Она недоуменно пожала плечами и, сама не зная почему, стала пробираться сквозь толпу к трону, где беседовали мужчины. Приходилось то и дело кивать знакомым, останавливаться на два-три слова, болтать о пустяках, сохраняя на лице деланную улыбку. Но, к досаде Пиппы, Стюарт отошел от Аштона прежде, чем она успела до них добраться. Жаль. Значит, познакомиться с ним сегодня не удастся.

Однако Лайонел Аштон и не думал уходить. И не шевельнулся, когда она подобралась ближе, как будто вообще не замечая ее присутствия. Но когда Пиппа проходила мимо, вдруг положил руку на ее рукав и так же быстро убрал.

– Прошу прощения, – пробормотал он, продолжая спокойно оглядывать комнату. Пиппа ощутила легкое прикосновение его ладони сквозь тонкий шелк.

Странно знакомое прикосновение.

Ее кожа откуда-то знала тепло его руки.