"Алексей Федорович Федоров. Подпольный обком действует (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

просим удалиться!" Приходилось объясняться с дежурной. К концу месяца
нашего пребывания в Москве дежурная по этажу уже вздыхала:
- Когда ж вы, наконец, улетите?!
И вот последнее совещание, потом нас принимает Никита Сергеевич
Хрущев и вручает приказ.
На прощание Никита Сергеевич говорит:
- Указание о том, чтобы предоставить вам самолет, уже дано. Вылетайте
без замедления. Метеорологи предсказывают раннюю весну Прилетите - и тут
же в поход. Если Днепр вскроется, разольется, партизанскими средствами
трудно будет через него перебираться. Не медлите, вы рискуете не выполнить
задание Центрального Комитета. На вас, партизан, партия возлагает сейчас
большие надежды; много, небывало много доверяет вам партия!..
Мы хотели вылететь в тот же день. Позвонили на аэродром. Нам
ответили, что о вылете сегодня и думать нечего. Все же мы погрузились на
машины, выехали в Монино. Думали этим способом воздействовать на
аэродромное начальство. Не помогло - нас вернули в гостиницу. А там в
наших номерах уже происходила генеральная уборка, несмотря на мороз, были
открыты окна - выветривался махорочный дух.
На следующий день нам сообщили с аэродрома, что самолет есть и
синоптики хоть и со скрипом, но все же разрешили вылет. Это нас сразу
помирило с самыми ярыми блюстителями гостиничных порядков. Кое-кто из них
даже проводил нас на аэродром.
Мы расположились в самолете, поднялись, сделали круг над Москвой и...
опять сели. Нам долго объясняли, что куда-то "вторгся арктический воздух",
что "на пути следования видимость не превышает..." Разве могло это нас
успокоить! Стараясь быть сдержанным, я спросил метеоролога:
- А можете вы, молодой человек, гарантировать, что этот самый
арктический воздух задержит таянье, льда на Днепре?
Метеоролог обиделся, сказал, что он не молодой человек, что от него
лично ничего не зависит. Вылет опять отложили.
Нервы уже больше не выдерживали. С досады я напал на одного нашего
хорошего товарища из провожающих. Он командовал у нас ротой, потом был
ранен. В московском госпитале его поставили на ноги, но партизанить больше
не рекомендовали. Товарищ послушался врачей, решил остаться в Москве и
получил уже другое назначение.
У меня вдруг возникло подозрение, что дело тут не в одном здоровье.
Ведь вот Балицкий глаз в бою потерял. И сейчас еще повязка не снята, и
боли его еще не оставили. Балицкому тоже предлагали неплохую должность в
Москве. Врачи объявили его невоеннообязанным, выдали белый билет. Однакоже
летит с нами. И в рейд пойдет.
- Знаешь, от души тебе говорю, Коля! - сказал я товарищу, который
оставался. - Не летишь ты, дорогой мой, с нами только потому, что жена
уговорила... Врачи, конечно, тоже не врут - довольно взглянуть на твою
перевязанную голову и грустное выражение лица - инвалид - в этом сомнений
быть не может. Но что жинка твоя, Коленька, тут роль играет, не отрицай!
Не знаю, что бы я еще наговорил ему в раздражении, но тут, при выходе
с аэродрома, произошел эпизод, который исправил настроение у всех нас.
Был второй час ночи, мы шли по широкой, утоптанной дорожке среди
елей, что ведет с аэродрома к шоссе, и тут из-за деревьев выскакивают три
девушки и преграждают нам путь.