"Виктор Федотов. Высота (Сб. "Поединок" 1982) (про войну)" - читать интересную книгу автора

мощный, он тревожно посмотрел на командира сверху, с высоты своего
громадного роста.
- В бой идем, на высоту, - ответил Кузнецов. - На это "Сердце", будь
оно неладно. - Он вкратце разъяснил задачу сгрудившемуся вокруг него
расчету. Все притихли, дожидаясь от него еще чего-то, что могло бы
прояснить обстановку до конца. - Готовить орудие, боекомплект, сухой паек.
- Орудие всегда наготове, - сказал Глазков. - Только зачем его
отцеплять?
- Прокатиться надо на машине, приглядеться, где лучше на высоту
залезть. Я скоро. И сразу пойдем. Корякин следом за нами.
- Опять мы, - хмыкнул Егор Котов, заряжающий. - Чуть что - опять наше
орудие затыкай глотку фрицам. Ведь только что из боя вчера. И какого
боя... Толком еще и не отошли, не оклемались. Промокли насквозь к чертовой
матери. На себя-то взгляни.
"Старослужащие", те, которые уцелели из прежнего расчета, а их только
двое и осталось - Глазков да Котов, говорили с Кузнецовым на "ты", и это
не было какой-то фамильярностью. Просто они, все трое, вынесли такое
обращение из прежних боев, как бы молча условившись о той незримой, порой
товарищеской близости, какая рождается в общем трудном и опасном деле.
Когда граница между жизнью и смертью размыта настолько, что практически не
существует. Когда жизнь зависит не только от случая, удачливости, но и от
умения твоего и твоих товарищей по оружию. Именно это давало им право на
такое обращение, оно сближало их, но не мешало Кузнецову оставаться
командиром, а Глазкову и Котову - его подчиненными.
- Да, понимаю, Егор, - скупо ответил Кузнецов, снимая танковый шлем с
головы и отряхивая его от дождя. - Тяжело, конечно, да и промокли
насквозь. А ты понимаешь, почему именно нас посылают? Вникни. Потому что
доверяют, надеются на наш расчет. Так комбат и сказал. А там, на высоте,
Буров ждет со своим батальоном. И именно нас просит он помочь. Вот Глазков
знает Бурова: тот зря просить не станет.
- Знаю, - подтвердил Глазков, - не станет.
Почти те же слова, что и Егор Котов, чуть было не сказал Кузнецов в
разговоре с Кузьменко; мол, чуть что, в любую брешь мое орудие посылают.
Но вот не сказал, удержался, слава богу, и теперь покойно на душе от этих
невысказанных слов. А было бы гадко.
Мотор уже работал, орудие отцепили, и Кузнецов, сидя в кабине,
наскоро дохлебывая суп, сказал Глазкову:
- За меня остаешься. Я скоро. Передай Корякину, пусть подтягивает
свое орудие к нашему. Радиста обещали дать, проследи. - Сунул ему
опорожненный котелок, хлопнул дверцей. - Давай, Головин, трогай. К высоте
держи.
"Студебеккер" зарычал, ходко взялся с места, сразу же свернул с
дороги, меся мощными скатами лысую прошлогоднюю траву, укрытую жиденькой
снежной кашицей. "Дворники" ловко слизнули пот с лобового стекла, и
Кузнецов, приглядываясь к высоте, сказал шоферу:
- Вдоль подножья проедем с этой стороны и назад. И ты приглядывайся,
выбирай, где поположе будет забраться наверх, выбирай. Как думаешь,
возьмет "студебеккер" этот подъем?
- Машина что надо, - ответил Головин. - Можно бы и лебедкой в крайнем
случае, да склон-то голый, ни деревца, кустарник один. Вот здесь неплохо