"Фабрика грез Unlimited" - читать интересную книгу автора (Баллард Джеймс Грэм)

Глава 5
Возвращение из мертвых

Следовало ли мне быть поосторожнее с Мириам Сент-Клауд? Даже тогда, по дороге в клинику, мне самому казалось странным, почему я так легко доверился этой юной особе с вызелененными травою ногами, похожей скорее на студентку, чем на врача. Было не совсем понятно, зачем это ей понадобилось обременять себя хлопотами о совершенно постороннем человеке, и я сильно опасался, не хочет ли она сдать меня в полицейский участок. По дороге мы несколько раз останавливались в тени деревьев, чтобы те трое детей могли нас догнать. Они неслись по парку с криками и воплями, словно желая вывести величественные буки из векового молчания. Я осторожно поглядывал по сторонам и все время держал руку за спинкой водительского сиденья – чтобы при появлении патрульной машины тут же выхватить у своей благодетельницы баранку, а ее самоё выкинуть на обочину.

Сквозь кроны деревьев сеялся дрожащий солнечный свет. Среди беспокойных листьев сновали беспокойные птицы; казалось, что составляющие взорванного дня никак не могут сложиться в новую целостность.

– А может, вам вернуться к вашей матери? – спросил я. – Думаю, вы нужны ей сейчас даже больше, чем мне.

– Вы потрясли ее – слишком уж внезапным было ваше появление. Мой отец умер два года назад, и она провела все это время у окна, словно он куда-то вышел и сейчас вернется. В следующий раз постарайтесь воскресать постепенно, понемножку.

– Как это – «воскресать», я же не умирал.

– Блейк, я прекрасно знаю… – Она смолкла, злясь, надо думать, на себя, и коротко сжала мою руку.

Мне нравилась эта молоденькая врачиха, однако беспечное упоминание моей смерти вызвало у меня глухое раздражение; я никогда не был большим любителем кладбищенского юмора. Да и какая там смерть: если не считать измятых ребер и рта, чувствовал я себя на удивление хорошо. Я помнил, как энергично отплывал от уходящей под воду «Сессны», как почти уже добрался до берега, а в конце, уже на мелком месте, у меня закружилась голова, скорее от радости, что я все-таки спасся, чем от изнеможения. Священник выволок меня на траву, и вот тогда, в создавшейся суматохе, какой-то псих вознамерился меня оживить, какой-то недоучка, мнящий себя большим спецом по оказанию первой помощи. Я успел уже твердо решить, что чем скорее отсюда уберусь, тем лучше, а то ведь не ровен час влипну еще в какую-нибудь передрягу.

Однако прежде чем куда-то там убираться, мне нужно было обзавестись мало-мальски приличной одеждой.

– У нас в клинике есть подходящий костюм, правда такой, что курсанты летной школы могут вас в нем и не узнать. Я нарочно развожу таинственность, – улыбнулась она, – а то ведь, не дай бог, вы из машины выскочите.

– А мне все равно, лишь бы этот костюм не был с кого-нибудь, кто умер. Не стоит искушать судьбу дважды на дню, ваш священник вряд ли такое одобрит.

– Блейк, мне не кажется, что вы искушали судьбу. – Мириам явно подбирала слова для этой фразы, дальше она говорила легко и непринужденно: – Да и вообще в нашей клинике никто не умирает, она исключительно для приходящих пациентов. Можете представить, как я рада, что вы не стали для нас первенцем. При клинике есть гериатрическое отделение, туда сейчас временно поместили и этих троих детей, больше их никуда не берут. Мне стыдно за их глупое поведение, но нужно все-таки учесть, как ужасно обращались с ними родители.

Мириам указала на трехэтажное здание за автостоянкой клиники. На залитой солнцем террасе клевали носами престарелые пациенты в инвалидных креслах. При виде моего изодранного комбинезона они заметно оживились, начали указывать на меня руками и о чем-то спорить. Надо думать, они были утром свидетелями того, как немилосердно дымящая «Сессна» летела в сторону реки, сшибая попутно верхушки деревьев.

Мы помедлили на автостоянке в ожидании, пока подбегут дети. Не замечая, что я искоса за ней наблюдаю, доктор Мириам привалилась спиной к какой-то машине и начала выколупывать из-под ногтя крупицу грязи. Не знаю, что тому причиной, возможно – жар, отраженный от зеркально отшлифованного кузова, и мое собственное полуобнаженное тело, но меня обуяло жгучее влечение к этой молодой женщине с ее облупленным педикюром, с изгвазданными о траву пятками, с головокружительным запахом бедер ее и подмышек и даже с сомнительным следом телесных выделений кого-то из пациентов на ее белом халате. Мириам сощелкнула извлеченную из-под ногтя грязь на траву, словно даруя парку частицу изобилия, неустанно струящегося сквозь все ее поры. Я чувствовал, что причина этой неопрятности лежит не в пренебрежении гигиеной, а в полном, нерассуждающем приятии природы во всех, пусть и самых будничных ее проявлениях, в сопричастности. Я знал, что она пользует своих пациентов припарками из земли и слюны, скатанными в ее сильных пальцах, разогретыми между ее бедер. Оглушенный ее запахом, я хотел взять ее, покрыть, как жеребец, кроющий здоровую, нагулянную кобылу.

– Блейк?

Теперь наблюдала она за мной, наблюдала не без дружелюбия, словно знала, что я совсем не обычный летчик, и намеренно позволяла себе увлечься мной. Когда подбежали дети, она наклонилась и обняла их, каждого по очереди, весело улыбаясь, когда липкие пальцы девочки стали нащупывать ее рот.

Слепая… Теперь я понял, почему эти обиженные природой дети все время держатся вместе: они объединяют свои возможности. Мозгом неразлучной троицы была девочка с ее живым, смышленым личиком и любопытным, вздернутым носиком. Старший из мальчиков, плотный, коренастый даун с тяжелым, похожим на бомбоубежище лбом был ее верным поводырем, он не отходил от девочки ни на шаг и бережно помогал ей избегать препятствий. Кроме того, он непрерывно бормотал комментарии ко всему окружающему, представляя своей слепой подружке радужную, как мне показалось, картину приветливого, ласкового мира.

Третий – маленький рыжеволосый мальчик – постоянно дрожал от возбуждения, словно раз за разом наново открывал острую, яростную радость жизни. Когда он смотрел на пронизанный солнцем парк, каждый лист, каждый цветок словно полнился обещанием неслыханных наслаждений.

Я смотрел, как они снуют вокруг, залезают в стоящие на площадке машины, снова выскакивают наружу. Мне нравились эти дети, их самодостаточность, мне очень хотелось бы помочь им – но как? Сама собою вспомнилась та история, когда я вообразил себя Гаммельнским крысоловом. Где-то в этом парке должен таиться миниатюрный рай, место, где я мог бы одарить слепую девочку зрением, спасти-ка – крепкими ногами, дауна – острым разумом.

– Что тебе, Рейчел? – Доктор Мириам наклонилась, чтобы разобрать торопливый шепот девочки. – Рейчел очень хочет узнать, как вы выглядите. Я так и не сумела до конца убедить ее, что вы не личный посланник архангела Михаила.

Гибкие, проворные руки уже начали изучать контуры моего лица. Подобно своим дружкам, Рейчел находилась в сложных отношениях с реальностью. Я поднял девочку на руки, отчасти – чтобы она ненароком не стукнула меня по болезненно нывшим ребрам. Ее легкое дыхание овевало мое лицо, ее пальцы возбужденными мошками плясали по моим щекам и подбородку, залезали в рот и ноздри. Когда она тронула мою губу, я ощутил острую, почти сладостную боль. Правой рукой я крепко прижал ее бедра к своему животу.

Даун дергал меня за руки, из-под нависшего лба сверкали встревоженные глаза. Девочка закричала, рывком отстранив слепое лицо от моих губ.

– Блейк! Отпустите ее! – Доктор Мириам выхватила Рейчел из моих рук, в ее потрясенных глазах стоял вопрос, неужели я всегда так себя веду.

Ярдах в пятидесяти от нас, в тени развесистых буков, стоял отец Уингейт с брезентовым стулом и той самой корзиной в руках; он смотрел на меня, как на сбежавшего из-под стражи преступника. Я понимал, что он был свидетелем всей предыдущей сцены. Доктор Мириам опустила девочку на землю.

– Дэвид, Джейми, возьмите Рейчел с собой.

Девочка неуверенно побрела прочь, под защиту дауна, который находился в явном недоумении, действительно ли я испугал его подопечную. Затем вся троица умчалась в парк; руки Рейчел чертили в воздухе контуры некоего фантастического лица.

– Что она увидела?

– Судя по всему, некую странную птицу.

Доктор Мириам заступила между мной и убегающими детьми – надо думать, чтобы я за ними не погнался. Мои руки все еще подрагивали от недавнего, когда я обнимал девочку, усилия. Я знал, что доктор Мириам прекрасно осведомлена о моем кратком сексуальном припадке и едва ли не опасается, что я сию же секунду потащу ее на заднее сиденье ближайшей машины. Интересно, насколько яростно стала бы она сопротивляться? Когда мы вошли в клинику, она все время держалась рядом со мной, чтобы я, упаси бог, не бросился на какую-нибудь из бродивших по холлу старушек.

Однако минутой позднее, в своем кабинете, она безбоязненно – или намеренно? – повернулась ко мне спиной, почти провоцируя меня обнять ее за талию. Она все еще не пришла в себя от возбуждения, вызванного моей аварийной посадкой. Она прослушала мои сердце и легкие, излишне – как мне казалось – часто и подолгу трогая меня руками. Когда доктор Мириам прижимала мои плечи к холодной плоскости рентгеновского аппарата, ее лицо оказалось совсем близко от моего, и я разглядывал его, как завороженный. Родинка под правым ухом, похожая на утонченную карциному, пышные черные волосы зачесаны назад, чтобы не мешали, тревожные глаза, коронованные высоким лбом, голубая жилка на виске, биением выдающая какую-то скрытую эмоцию, – мне хотелось изучать все это спокойно и не торопясь, смаковать аромат ее подмышек, навечно сберечь в медальоне отставший кусочек кожи с ее губы. Мне казалось, что я знаю ее уже давно, долгие годы.

Она принесла мне обещанную одежду, а затем смотрела, как я переодеваюсь, беззастенчиво разглядывая мою наготу и почти эрегированный орган. Я натянул черные шерстяные брюки и пиджак – типичный костюм священника или наемного плакальщика на похоронах – с большими карманами, не иначе как чтобы класть полученную от безутешных родственников мзду либо тайно хранить четки.[1]

Вернувшись с проявленными снимками, она заодно принесла мне кроссовки.

– Я буду выглядеть как гробовщик, вышедший на ежевечернюю пробежку трусцой. – Она молча изучала снимки моего черепа. – Я целый год учился на медицинском. Кому принадлежат авторские права на эти штуки? Они могут быть ценными.

– Нам. Могут. Слава богу, на них нет ничего такого. Вы вернетесь за своим самолетом?

Я задержался у двери, внутренне радуясь, что она хочет увидеть меня снова. Не глядя мне в глаза, она тихо водила пальцем по пальцу, оживляла воспоминания о моей коже. Но не было ли все это бессознательным самообманом? Ну да, я отождествил эту молоденькую докторшу со своим спасением из тонущей «Сессны». Но так ли уж глубоко мое к ней влечение, любовь еле выкарабкавшегося из могилы пациента? И все равно я хотел предупредить ее об опасности, нависшей над этим городком. При всей своей гротесковости, недавнее видение неизбежной катастрофы обрело в моем мозгу непреложную убедительность. Возможно, в моменты крайнего кризиса мы покидаем плоскость обыденного пространства и времени, на мгновение приподнимаем завесу, скрывающую будущее. И прошлое.

– Подождите, Мириам. Пока я не ушел… у вас здесь, в Шеппертоне, случалось когда-нибудь что-нибудь катастрофическое? Взрыв завода, крушение авиалайнера?

Она покачала головой, глядя на меня с неожиданно оживившимся профессиональным интересом, и тогда я указал за окно – на ясное небо, на согретый летним солнцем парк, где калечные дети играли в новую игру: носились кругами, раскинув руки, словно самолетные крылья.

– После аварии у меня было острое предчувствие, что здесь произойдет какая-то катастрофа, возможно даже – ядерная. Небо полыхало огромным дрожащим светом. Поедем со мной… – Я попытался взять ее за руку. – Я о вас позабочусь.

Мириам уперлась ладонями мне в грудь, ее пальцы легли на мои синяки. Нет, это не она меня оживляла.

– Успокойтесь, Блейк, в этом нет ровно ничего необычного. Умирающие сплошь и рядом видят яркий свет. Перед самым концом мозг собирает свои последние силы, хочет освободиться от тела. Думаю, именно это явление и сформировало у людей идею души.

– Я не умирал! – Пальцы Мириам жгли мои ребра. Мне хотелось силой пригнуть ее голову, чтобы она взглянула на мой все еще стоявший орган. – Мириам, посмотрите на меня… Я выбрался из самолета и поплыл!

– Да, Блейк, так и было. Мы это видели. – Она снова до меня дотронулась, напоминая себе, что я еще здесь, пытаясь разобраться в своих ко мне чувствах. – Блейк, когда вы застряли в кабине самолета, я самым настоящим образом за вас молилась. Мы не знали точно, сколько вас там. За мгновение до того, как вы выбрались, мне показалось, что в кабине двое.

Я вспомнил яркий свет, пронизавший воздух над городом, словно некий яростно сияющий, готовый взорваться пар. А может, в кабине «Сессны» был кто-то еще? Где-то на краю зрения смутно проступала сидящая фигура.

– Я выбрался и поплыл, – повторил я упрямо. – Какой-то идиот делал мне искусственное дыхание. Кто это был?

– Никто. Я в этом уверена.

Доктор Мириам подровняла карандаши на столе – компасные стрелки, разошедшиеся во мнениях, – глядя на меня с тем же самым выражением, какое было на лице ее матери. Я осознал, что да, она ко мне тянется, но почти с брезгливостью, почти как к завораживающему взгляд содержимому разрытой могилы.

– Мириам… – Мне хотелось успокоить ее, убедить.

Вся ясность и здравый смысл, она шагнула ко мне, машинально застегивая белый халат.

– Блейк, так вы все еще не понимаете, что произошло? – Взгляд учительницы, вразумляющей туповатого школьника. – Вы не просто застряли в кабине, вы оставались под водой одиннадцать минут. У нас не оставалось сомнений, что вы умерли.

– Умер?

– Да! – Выкрикнула она и с непонятной злостью ударила меня по руке. – Вы умерли!.. А затем вернулись к жизни.