"А.Г.Федоров. Оракул Петербургский (Кника 1, Интрига-безумие-смерть) " - читать интересную книгу автора

Этот древний "город-земля", с населением более 1,6 миллиона человек,
способен приковать к своим великолепным улицам, домам и площадям сердце
заблудшего россиянина. Сергееву в голову, в воспаленный мозг, ударила
струя воспоминаний об "ошибках молодости" - о далекой, но все еще не
забытой волшебнице - Ирэне - белозубой, белотелой, белокурой! Их тайная
любовь, бешено прорывавшаяся через трудности освоения немецко-русских
словесных пар, так и осталась не разгаданной всевидящим оком
Комсомольского прожектора того медицинского института, в котором им
повезло набираться ума и делиться отчаянной страстью. Расставание с
восторгами молодости были мучительными, а потому памятны поныне.
Уехав на родину, она вынуждена была переключиться на немецкого
молодого физика, но он оказался даже не лириком, а интернациональным
импотентом. Супружеское горе пришлось волочить Белокурой Ирэн по всей
Германии, ее лучшим сексопатологам, как Иисусов крест. И будешь трепетно
взывать к воспоминаниям, прощупывая взглядом плодородную блондинку -
наследницу германских биологических традиций.
Здесь в России, она для приличия делает вид, что в своей лаборатории
играет с цифрами, ладит несложные графики, увлечена компьютером. Но не
простаки же кругом: можно понять, что ее предназначение - смущать и
разбивать вдребезги сердца рыцарей, а не коверкать души оруженосцам. Ее
миссия - делить ложе, а не колонки цифр, высекать энергию из
коленопреклоненных, а не чиркать спичками над лабораторной спиртовкой.
Кто знает, по чьей сексуальной прихоти появилась на свет белокурая
бестия, как залетела в чахлый болотистый Санкт-Петербург, где уже
умудрилась ранить сердце неловкому российскому медведю. Может по вине ее
предков прекрасный, ухоженный Гамбург - один из главных городов далекой
Ганзы - и стал в 1510 году вольным имперским, а в 1815 - вольным мировым
городом.
Но всему свое время и место: работать или шалить с музами - вот в чем
вопрос?! Тому и другому необходимо отдаваться без остатка, без совмещения.
Эдуард Багрицкий был прав: "От черного хлеба и верной жены мы бледной
немочью заражены". А засушенным Пенелопам поэт еще в далекие революционные
годы в "Птицелове" посвятил нежно-назидательные строки: "Марта, Марта,
надо ль плакать, если Дидель ходит в поле, если Дидель свищет птицам и
смеется невзначай"?
Сергеев остановил воображение, чуть было не выпрыгнувшее за пределы
морга. Вовремя для того были найдены подходящие слова: "И свет светильника
уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в
тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в
заблуждение все народы" (Откровение 18: 23).
Словно дробь копыт дикого скакуна раздается стук каблучков и еще одно
тело, спрятанное под элегантным белоснежным халатом, впорхнуло и
приблизилось к столу скорби - секционному лежбищу. Сергеев заметил, что у
него с возрастом и врачебным опытом появилась отвратительная, но
необходимая, привычка глазами раздевать объект наблюдения. Сейчас это была
заведующая пульмонологическим отделением. Он никак не мог вспомнить ее имя
и фамилию, но всегда фиксировался при встрече на жгучей брюнетке
(подкраска - хитрый прием, рассчитанный на молодых повес). Короткая грива
удачно венчала шальную, изящную голову.
Это не женщина, а инструмент для вивисекции, решительной и хищной.