"Клод Фаррер. Во власти опиума [H]" - читать интересную книгу автора

труда; не следует им быть ни земледельцами, ни ткачами, ни литейщиками
бронзы; ум и мудрость притупляются при постоянном соприкосновении с теми
же самыми предметами, теми же приемами ремесла. Может быть впрочем Хонг
Коп стал пиратом по каким-нибудь другим неизвестным причинам, ибо кто
может проникнуть в ясную и горделивую душу просвещенного вождя людей.
Он презирал все; и жизнь презирал так же, как и смерть.
С насмешливым безразличием смотрел он на своих воинов, по-детски
гордящихся своим блестящим снаряжением и на купцов, которых он грабил и
убивал или которых отпускал единственно по воле своей причудливой
фантазии, перед которой преклонялись пираты, так как помнили, что Хонг Коп
был почти божественного происхождения; так же преклонялись они перед его
величественной красотой и непоколебимым мужеством. И, действительно, опий
проник во все его тело и голову, усовершенствовав все его существо и
чрезвычайно "возвысив его над людьми.
В глубине своей джонки он читал философа. Парус из рисовой соломы
надувался, как от ветра, но ветра не было. Тусклое небо простиралось над
бухтой своей знойной белизной, Хонг Коп знаком позвал женщин, которые день
и ночь распростертые перед своим господином ловили его малейшие желания.
Одна из них держала над задумчивой головой своего господина желтый
шелковый зонтик. Две другие заботливо овевали опахалами непроницаемое его
лицо. Четвертая осторожно поправляла длинные гладкие волосы растрепавшейся
мудреной прически. Еще три женщины с приготовленным куреньем в руках
смотрели в неподвижные его глаза, ибо часто Хонг Коп, сердце которого было
всегда подобно холодному камню, желал тем не менее быть любимым в то
время, как он курит.
Но только не сегодня... Хонг Коп поднялся. Он казался тонким в своем
одеянии из черного шелка с коралловыми застежками. Одну секунду он вдыхал
в себя тяжелый полуденный воздух.
Он смотрит на голые, угрюмые скалы, оберегавшие джонку, словно
когорта гигантов. Затем, удовлетворенный, он ложится.
Около него тусклая лампа со стеклом, загрязненным опием. В нефритовую
трубку, наследие древних царей, положили блестящую пилюлю, обожженную над
этим пламенем. И Хонг Коп глубоко вдыхает божественные клубы, и глаза его
полны сверхчеловеческих мыслей в то время, как он выпускает через нос
клубы дыма и черный дым спускается туманом к воде.

***

...Мысли сверхчеловеческие,.. В роду Хонг Копа было поколений царей
больше, чем осенью красных цветов на кусте кетмии. Века благородного
безделья очистили кровь его артерий и улучшили мозг его головы.
И когда опий овладел Хонг Копом, то для его прозревших глаз слилось в
одно целое прошлое, настоящее и будущее. Души князей давно прошедших
времен убежали из могил, плохо охраняемых гранитными тиграми, снизошли в
его душу и смешались с душой князей более позднего времени, тех, которые
со временем отразят грядущее нашествие белых из стран, где заходит солнце.
И, наклонившись над черным дымом, который несет за веками века легче, чем
призрачные крылья, Хонг Коп, распростершись на циновке на корме своей
джонки, поочередно переходил в своем возвышенном и светлом безразличии от
великолепных прошлых времен к позднейшим печалям.