"Филип Хосе Фармер. Голос сонара в моем аппендиксе" - читать интересную книгу автора

--Слушайте! -- воскликнул доктор Гростет,-- я готов
поклясться, что она пропела отрывок из "Аиды"! "Никогда не
угасающая, бесконечная любовь!" Но нет. Она говорит не
по-итальянски. И я ни слова не понимаю.

Мбама прошла слева от Барнса, и он проводил ее взглядом так
далеко, как только мог. Белые пульсирующие вспышки поблекли
так же неохотно, как постепенно затихает треск остывающего
попкорна, прыгающего по сковородке.

--Мисс Мбама удивительно похожа на королеву Нефертити, не
считая, конечно, цвета ее кожи,-- сказал Барнс.

--Аида была эфиопкой, а не египтянкой,-- сказал доктор
Гростет,-- запомните это, если не хотите попасть впросак в
обществе музыкантов. Кстати, и египтяне, и эфиопы являются
кавказцами. По крайней мере, в них много кавказской крови.

--Для начала извольте предъявить свою генеалогическую
программу. Нельзя точно опредилить расу, не зная программы,--
недобро хмыкнул Барнс.

--Я просто хотел помочь,-- ответил Гростет и отошел,
нахмурившись, словно доктор Циклоп, у которого болит живот.

В лабораторию зашли два мужчины. Оба в белом. Один
краснокожий, другой азиат. Доктора Большой Медведь и Жвачка.
Краснокожий лингвист поздоровался: "Хау!" и прикрепил к животу
Барнса крохотный передатчик. Желтокожий лингвист попросил у
Нейштейна тысячу извинений и вежливо отодвинул его в сторону.

Темное, широкое, с большим носом лицо Большого Медведя
склонилось над Барнсом, и на мгновение тому почудилось, что
Большой Медведь стоит на краю огромной равнины, поросшей
высокой желто-коричневой травой. Где-то вдалеке полуголые люди
с перьями в волосах скачут на разукрашенных пони, а рядом
пасется стадо величественных крутогорбых темных бизонов.
Барнсу послышался мужской голос, поющий на непонятном языке;
переливистые звуки песни были исполнены грусти.

Постепенно видение растаяло. Вновь зазвучал голос женщины.

Большой Медведь отошел, чтобы поговорить с возмущенным
вторжением лингвистов доктором Нейштейном. Жвачка стоял рядом
с Барнсом, который теперь осматривал ланшафт, видимый им
словно из иллюминатора взлетающего самолета. Пагоды, рисовые
поля, коршуны, летающие над зелеными холмами, пьяный поэт,
бредущий по берегу голубого ручья.