"Ричард Фаринья. Если очень долго падать, можно выбраться наверх " - читать интересную книгу автора

Топоча по вздыбленному склону, разметая подошвами усыпанные пеплом
снежные курганы, воняя зайцами и олениной, и выдыхая анисовый аромат некой
восточной жидкости. Никто его не видел (а если кто и видел, то их
свидетельства отметались как невозможные, ибо людская молва постановила:
дикие ослы Большого Каньона выели ему глаза после того, как распростертый у
края Светлой Тропы Ангелов он умер от жажды; в Нью-Мексико татуированные
пачуко сожгли его заживо тысячей вымоченных в царской водке сигарет; в
Сан-Францисском заливе его сожрала акула, выплюнув ногу на берег Западной
Венеции, и еще, если верить Г. Алонзо Овусу, он замерз до синевы в
Адирондаках), и вот теперь он бредет вперевалку от тех озер (его нашли на
куче сосновых веток: ноги сложены в полный лотос, знак загадочной касты на
месте третьего глаза, абсолютно голый, с эрекцией - таким его обнаружили
Дочери Американской Революции из Сент-Реджис-Фоллс, когда отправились
наблюдать за повадками зимних птиц).
Я невидим, часто думает он. Я - Исключение. Мне дарован Иммунитет, ибо
я не теряю хладнокровия. Полярность выбрана произвольно, я не ионизирован и
не обладаю валентностью. Называйте меня инертным и бесцветным, но
Берегитесь: я Тень, я волен покрыть собою человеческое сознание. Кто
догадается, какое зло таится в сердце человека? Я Дракула, смотри мне в
глаза.
Оторвавшись от горохово-зеленой стены городской автобусной станции, он
волочит ноги по улице с безжизненным названием авеню Академа; он плотно
закутан в парку (одеяло Лайнуса, тепло лесов, портативное чрево), а рюкзак
набит тем, что необходимо ему в этой жизни: кодограф Капитана Полночь, сто
шестьдесят девять серебряных долларов, календарь нынешнего 1958 года, восемь
пузырьков парегорика, целлофановый мешочек с экзотическими семенами, пакет
листьев виноградной лозы в специальном хумидоре, банка феты, обрезки
проволочных вешалок, заменяющих шампуры для шашлыков, рубашка от
бойскаутской формы, две палочки корицы, крышка от сельдерейного тоника
доктора Брауна, смена белья с этикеткой "Ткацкие плоды", выкопанная на
распродаже в "Блуминдейле", запасная пара вельветовых штанов, бейсбольная
кепка 1920-х годов, губная гармошка "Хенер"-фа, шесть кусков вяленой оленины
и произвольное количество свежеотрезанных и засоленных заячьих лапок.
Пролистывая около автостанции пачку нераспроданных афинских "Глобусов",
он наткнулся на объявление: в доме номер 109 сдается на время весеннего
семестра квартира. Теперь он кружил перед этим домом, пыхтя после подъема,
прицениваясь, вычерчивая пути к возможному отступлению, пересчитывая окна и
двери. Кирпичный дом в деревянном каркасе, американская готика, свежая
краска, белая отделка, швейцарские резные наличники на окнах. Легкий
пасторальный налет, так славно проснуться майским утром в обжигающем
похмелье и, запрокинув голову, вдыхать аромат незабудок.
Он неуверенно постучал и был встречен девушкой, тоньше которой никогда
раньше не видел. Махровый халат с воротником из кошачьего пуха, длинные
каштановые хвосты перетянуты желтыми аптечными резинками, бровей нет.
- Вы пришли насчет квартиры?
Английский акцент. Убийца кипрских крестьян; врожденная антагонистка,
будь осторожен. Соври:
- Меня зовут Иан Эвергуд, мисс, вы абсолютно правы. Позволите
взглянуть?
- Здесь беспорядок - мы как раз переезжаем в квартиру над Студенческой